Язык змея. История одного некроманта
Шрифт:
– Слушай, а приглашение ещё в силе? – Элл тащил Герайя на плече в сторону крепости.
– А?
– Ты звал нас на пир.
– В силе. Накормим и приютим. Только со жратвой плохо, мяса точно не будет.
– Ты же не женат.
– Это ты к чему?
– Лана спрашивала так ли люди выносливы как говорят её подружки. Тихо-тихо, нам еще четыре мили идти.
– Можно вопрос?
– Ну?
– А как тебя звать? Ты просто не говорил раньше.
– Шолль. Я последний в роду, поэтому имя моё можно даже не говорить.
Герайя глянул вниз и улыбнулся. Да уж, рефлексы никто не отменял. Видимо, слюна Змея была целебной.
[в замке через пару дней]
– Я, Эрик Хоу, пришёл говорить с Шолль Герайя – орал приземистый черноволосый парень. Шолль вышел замотаный в простыню. Из двери за всем этим поглядывала Лана, накинувшая на себя медвежью шкуру. Её зелёные глаза так и изучали гостя.
– Надеюсь ты отвлекаешь меня по делу!
– Я пришёл выразить тебе благодарность.
P. S.
Уже за праздничным столом Эрик рассказал, что прикидывался идиотом, ибо властная мамаша не дала бы ему править герцогством. В последствии совместные пьянки Хоу и Герайя стали традицией на долгие века.
А Лана вышла за Шолля и научила жену Хоу магии жизни, чтобы придавать Эрику выносливости на брачном ложе.
Шолль, кстати, после целебной слюны нового друга частенько нуждался в обратном эффекте, ибо стремился залюбить чуть ли не до смерти.
На фамильном гербе рода теперь красовалась оскаленная голова Йормунганда в профиль. Это лучше чем мешок зерна со шпагой и арбалетом.
Сам змей же разок-другой за год вылезал и задавал свой извечный вопрос, съедал десяток овец и уплывал, вежливо прощаясь.
Несколько раз Герайя просили его кого-то сожрать, так он с удовольствием выполнял просьбу, да спрашивал – остались ли у рода Герайя враги, недоброжелатели или те, кого не жалко.
Лана родила дочь. Назвали её Мэйд. В честь матери Шолля. Она ещё много детей нарожала, через пару веков половина королевства если и не по фамилии то по крови точно относилась к роду Герайя.
Мат, пусто и очко
Собеседник слегка напрягся. Не всерьёз, чисто формально, из уважения к возрасту.
– Знаешь что? Я просто тебя убью. Прийдя к Императору ты знатно просчитался. Ты, пернатый, дописался в свои тексты.
Император поставил ему шах конём.
– Опрометчиво, – заявил этот мерзавец, чиркая пером по носовому платку, дабы запечатлеть услышанный эпитет. Он поправил ворот серого пиджака и наклонил голову в бок. Перо осталось на столе, пачкая скатерть ярко-красными чернилами.
– Отчего же? Ты, назойливая муха, своей писаниной подрываешь дела государства! Голову с плеч, и говорить не о чем, – очередной ход и шах. Мерзавец отрешённо смотрел сквозь доску, изредка улыбаясь своим мыслям. – Гудвин,
– Моих сторонников тоже? Тебе ли не знать, что у меня верных людей предостаточно. Верных, в отличии от твоих псов. Убей меня – и народ обретёт мученика. Ну же, утопи страну в крови.
– Страну? Нет, тебя вполне хватит.
– Но на мне это не закончится. Я неплохо дописался в свои тексты. Сыграл на наболевшем народа, который гнёт на тебя спину.
– Ай хитёр засранец, ай да сукин сын!
– Стараюсь, – потупился писатель, закрывая короля пешкой.
– Мат, – Император побил пешку ферзём, тот оказался под защитой слона. Король находился в дальнем углу доски.
– Действительно, мат, твоё высочество.
В руке Гудвина возник револьвер. Дуло смотрело точно промеж императорских глаз. Нестреляный – подумал Император, ещё не успев осознать произошедшее.
– Мат, – согласился правитель, не выказывая беспокойство. Лишь капли пота на лбу выдавали его эмоции.
– Самое забавное, – писатель усмехнулся. – Это мне легко сойдёт с рук. Сошло бы.
Сухой щелчок раздался эхом по залу. Император облегчённо выдохнул и обмяк, едва не съехав на пол.
"На волоске. Всю жизнь на волоске…"
Револьвер остался на столе. Неплохой, надо сказать, с рукоятью слоновой кости, изготовленный под руку владельца и украшенный штампами известных оружейников континента. Дороговато даже для монарха.
На рукояти была выбита голова Мирового Змея, оскалившегося во всю пасть. Император не знал этого символа, ибо род, носящий этот герб давно канул в историю.
– Чего ты хочешь? Пост министра? Земли? Офицерский чин?
– Жить, твоя светлость, – улыбка Гудвина отдавала печалью. – Жить и творить, не более. Знаешь, я шахматы не люблю. Да и не умею в них особо. С детства в домино да карты играть приучен. Э-эх!
Тонкая ладонь, сжатая в кулак, «достойная доброго пианиста» – промелькнуло в голове Императора, поднялась вверх и с грохотом обрушилась на доску, отправив половину фигур прочь с игрового поля.
Те посыпались на пол оглушающим каскадом. Посреди доски оказалась кость домино. Пусто три.
Причём пусто было обращено в сторону Высочества. Из рукава посыпались новые кости. Три кости шесть пусто, и шестёрки смотрели вслед за тройкой. Двадцать одна точка смотрела на Гудвина.
– Очко, друг мой, – писатель улыбнулся на вдохе, словно хотел подсушить желтеющие зубы. – Ты проиграл мне абонемент в столичный бордель.
Из дворца Гудвин вышел словно кот, евший с хозяйского стола. В руках его блестела колода карт, выпущенная по случаю шестидесятого дня рождения Его Высочества.