Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
Я намерен посвятить эту речь Иммануилу Канту. Иммануил Кант - вечный, непреходящий образец того, каким должен быть дойч, посвятивший себя чистому познанию. В тиши своего уединения он совершил мировой переворот, найдя и предъявив миру начала подлинно научной философии. Изучение наследия Канта, дальнейшее развитие его основоположений стало с тех пор занятием всей мировой мысли, а сам Кант - учителем всего мира.
Увы, мы все стали свидетелями того, как отречение от истин, данных Кантом человечеству, завело современную западную мысль в мёртвый тупик. Вряд ли человек, находящийся в здравом уме, назовёт философией то, что преподаётся в американских, английских или французских университетах. Не так давно Высшее партийное управление по делам печати сняло последние ограничения на публикации западной гуманитарной литературы - и что же? Так называемый "французский экзистенциализм", являющийся одной сплошной проповедью пессимизма и отчаяния, равно как и американская "лингвистическая философия", вовсе лишённая какого-либо смысла, не вызвала никакого интереса ни в наших образованных кругах, ни среди читающей публики. Мне сообщили, что тираж последней
Драгоценнейшим достоянием, ядром всей философии Канта - и, более того, ядром всего национал-социализма в целом - является учение о категорическом императиве. Этим учением Кант разорвал завесу, скрывающую от нас нашу собственную глубочайшую внутреннюю сущность. Впервые за всё время существования германского человечества ему была дана моральная система, не унижающая, а возвышающая достоинство каждого дойча, каждого арийца. Ибо всякий человек, носящий в своей груди нравственный закон, открытый Кантом, есть по сути своей ариец. И, напротив, тот, кто отвергает этот закон, не может быть назван арийцем, а следовательно и дойчем.
В чём состоит различие между категорическим императивом - и моральными системами прошлого, сколько их ни есть? Оно в том, что все остальные моральные системы были, есть, и останутся недочеловеческой моралью, моралью рабов.
Вы все знаете знаменитую формулу. Всё же повторю её ещё раз. Кант говорит: "Поступай так, чтобы максима твоего морального поступка могла бы служить нормой всеобщего законодательства". Иными словами, Кант усматривает моральность в том, чтобы каждый поступал так, как если бы его поступок тут же становился бы всеобщим примером для подражания, более того - законом для всего человечества. Тем самым Кант ставит каждого морального субъекта в положение абсолютного Господина мира, который добровольно подчиняется лишь тому закону, который хорош для всего мира, всей Вселенной. Но кто может быть законодателем всего мира? Очевидно, лишь тот, кто носит в своей груди готовность к господству, к величию. Кант осмелился сделать это стремление основой своей моральной системы. Кант говорит каждому человеку: "Поступай так, как поступил бы на твоём месте суверенный Господин всего мира, прими на себя эту ответственность - и в этом ты обретёшь источник морали и права". Добродетель как раз и состоит в том, чтобы быть Господином, а не рабом, и поступать сообразно этому.
В сущности говоря, Кант открыл нам, что рабство и господство как таковые, в их глубочайшей сущности, не связаны с так называемым вопросом о власти и первичны по отношению к этому вопросу. Рабство или господство заключены в самом человеке. Раб по природе остаётся рабом даже на троне, Господин же остаётся Господином и в оковах. Более того, исторический опыт показывает, что бывают времена, когда господа по призванию оказываются в оковах чаще, чем рабы.
Германский человек по природе своей есть Господин, и никогда не раб. Именно из этого ощущения господства проистекают все наши национальные добродетели, составляющие предмет зависти других народов. Недаром иностранцы, посещающие Германию, замечают в самом незначительном чиновнике, в самой простой домохозяйке, в индустриальном рабочем, в обычном крестьянине, даже в дворнике или стороже необычайное достоинство, ответственность за своё дело, суровую требовательность к себе, мужество в преодолении трудностей, стремление к совершенству. Это обычно объясняют традицией, воспитанием, привычкой. Но как могла бы удержаться традиция, что могло бы сделать воспитание, откуда было бы взяться привычке, если бы они не опирались на главное - на тот дух господства, который живёт в груди каждого дойча? Он - Господин по своей природе: даже на самом скромном месте, им занимаемом, он господствует, а не рабствует. И каждый истинный сын Германии, в чьих жилах течёт чистая дойчская кровь, повинуясь безошибочному инстинкту, чтит это величие во всяком другом дойче, исполняющем свои святые обязанности Господина! Человек, не способный и не желающий доверять, чтить и любить каждого чиновника, полицейского, школьного учителя - такой человек не способен любить Фатерлянд, доверять Партии, чтить идеалы национал-социализма.
В среде иных народов столь высокие свойства души отличают лишь верхушку правящего класса, которая вынуждена их культивировать ради удержания власти. Но и это им обычно не удаётся: постепенное, но неуклонное моральное разложение - удел всех негерманских аристократий. Для дойчей же подобное моральное разложение возможно лишь как следствие заражения чужеродным для них духом.
Нечего и говорить, что столь высокий строй народной души нуждается в постоянном, заботливом взращивании и охранении. Для достижения этой великой цели Партия избрала единственно подходящий метод: всячески поощрять и развивать высшее, разумное начало в человеке. Поэтому, например, граждане Райха избавлены от унизительной бедности, но и ограждены от соблазнов чрезмерного богатства. Ведь и то и другое нездорово: бедность притупляет и обедняет ум, а чрезмерное богатство побуждает к извращённым желаниям. Точно так же, граждане Райха свободны в своей частной жизни, в праве объединяться друг с другом для достижения своих частных интересов, в выражении своих мнений. Я утверждаю - нигде, ни в одной стране невозможно найти столь богатое, столь развитое гражданское общество, как у нас, в национал-социалистической Германии! Но в то же время государство оставляет за собой ту свободу, которую признаёт и за своими гражданами: свободу от мнений толпы. Наши государственные мужи избавлены от тягостной необходимости заискивать перед развращёнными и невежественными избирателями, и тем более специально оглуплять и развращать их, как мы это видим в так называемых демократиях. Они действуют так, как им велят их знания и интуиция, и несут полноту ответственности за свои действия. В этом больше честности, больше подлинного уважения к народу, чем в мнимых знаках уважения, оказываемых народу "демократиями". Наше правительство не лжёт народу, утверждая, что поставлено выполнять его капризы. Напротив, оно видит свою легитимность и право на власть именно в том, что знает больше и видит дальше, чем средний обыватель, и способно блюсти интересы целого. То беспрецедентное доверие, которое народ оказывает своим вождям, свидетельствует, что это правильный и честный путь. Лишь пустой, жалкий, низменный человек с рабской душонкой будет алкать участия в том, в чём он не разбирается и что его никоим образом не касается. Такой человек не видит дальше своего носа, и как раз поэтому суёт свой нос везде... (смех в зале). Напротив, человек, не понаслышке знакомый с серьёзной, трудной работой - а таким должен быть каждый дойч!
– прекрасно знает, что такое настоящая компетентность и сколь опасно вмешательство профанов и дилетантов с их плоскими понятиями в дела людей основательных.
Возможно, вам, молодёжи, рождённой в свободной Германии, воспитанной и вскормленной Партией, кажется, что иначе и быть-то не может, что никакой иной способ построения прочного общественного благосостояния немыслим. Но, в таком случае, как же тогда возможен тот воистину удивительный строй, который утвердился на современном Западе, и который с гордостью носит чужие перья, ложно величаясь "демократическим"? Я отвечу и на этот вопрос.
Начнём с самого слова. Демократия есть народовластие. Что ж, в таком случае в нашем возлюбленном Отечестве установлена самая глубокая, самая истинная демократия, ибо власть в нём принадлежит именно народу Германии. Впрочем, наш строй можно назвать и истинной аристократией, потому что власть у нас принадлежит достойнейшим. В этом можно усмотреть противоречие. Но это мнимое противоречие разрешается просто: мы стремимся сделать достойнейшими всех дойче, и более того - всех райхсграждан. Что касается вопросов делегирования власти, то для нас он прост: дойч доверяет дойчу, один Господин доверяет другому Господину. Это истинно аристократическое доверие Господина к Господину и составляет основу того доверия, которое дойчский народ питает к дойчской власти.
На Западе дело обстоит прямо противоположным образом. Их извращённый строй общественной жизни основан на рабском страхе перед властью как таковой, наряду с признаваемой самими же рабами неспособностью управлять собой. Из этого страха перед властью и господством, прямо следует западная система раздела, разбиения власти на множество кусочков, организованных так, чтобы каждый обладал лишь малой частью власти, не отвечая ни за что конкретно. Поэтому, к примеру, успехи и неудачи в реальных делах почти не оказывают влияния на карьеру политика на Западе - тем более что наиболее важные дела совершаются там тайно, дабы не пробуждать рабствующие массы от их бесконечного сна. Зато западные политики зависят от общественного мнения, от капризов толпы. Что касается второго пункта, то раб, не желая видеть над собой хозяина, всё же хочет быть управляемым, то есть быть объектом манипуляций. В этом состоит основа той власти плутократов, которая, подобно паутине, опутывает Запад. Увы, в её основе лежит не только злая воля самих плутократов, но и всеобщее желание народов, чтобы их власть была именно такова и действовала именно такими методами.
Здесь мы снова возвращаемся к вопросу о рабе и Господине. Некоторые полагают, что рабом может называться лишь тот, кто повинуется чужой воле, выполняет чужие приказы. Но это лишь внешнее, поверхностное понимание вопроса. Истинный раб, раб по природе - это как раз тот, кто не способен повиноваться приказам, если они не подкреплены силой или страхом. Раб не способен добровольно повиноваться разумному началу в себе или в другом человеке. Рабом владеют боль и удовольствие. Он не может принудить себя исполнять даже то, что сам считает правильным. Ум раба, если раб умён - а рабы способны иногда проявлять кое-какую хитрость и смышлёность - никогда не может стать ему ни помощником, ни советчиком, ни, тем более, мерилом его поступков. Раб может познать всю мудрость мира, но повинуется он только палке.
Именно поэтому раб нуждается во внешней принудительной силе, в Господине. Раб нуждается в Господине, как во внешнем начале, которое, будучи разумно само, обращается к неразумному, то есть к награде и наказанию. Раб не может выжить и достичь благополучия без Господина, который принудит его к этому. Вопреки внешней очевидности, не Господин ищет раба, а раб ищет Господина, раб навязывает себя Господину. И раб обязательно мстит тому Господину, который не хочет господствовать над ним.
Этим-то и объясняется та глубочайшая враждебность, та неистовая страсть, с которой рабы всего мира ненавидели и ненавидят нашу возлюбленную Отчизну, Германию.
При этом раб хочет верить, что всё происходящее вокруг него происходит само собой. Отсюда рождаются нелепые, легко опровергаемые учения о "невидимой руке рынка", "стихийном развитии общества", и прочее. Раб сам жаждет, чтобы его обманули - и готов щедро платить обманщикам.
Таким образом, западная плутократия есть система рабствования в самообмане.
Вы можете спросить меня: почему же столь неестественный, столь уродливый политический порядок не только существует, но и в чём-то преуспевает, и даже представляет угрозу для нас, дойчей? Я дам простой ответ: неуспешные в созидании бывают чрезвычайно успешны в разрушении. Подкуп, обман, лживая пропаганда, неустанное развращение нравственных устоев нашего народа позволили нашим врагам добиться кое-каких успехов. Вспомним, например, то обстоятельство, о котором я не могу говорить без боли в сердце: атомное оружие, которое позволило англо-американскому блоку избежать неизбежного окончательного поражения, было создано учёными, рождёнными и воспитанными в Германии. Поверив лживой "антифашистской" пропаганде, эти люди, многие из которых составляли цвет германской науки, поставили свой ум и талант на службу плутократическому атлантизму. Позднее прозрение, посетившее некоторых из них, уже ничего не смогло изменить: наша победа была у нас украдена.