Юбилей

Зарецкий Анатолий

– Ну, не плачь, мамочка, – утешал ее, – Не было у меня конструктора, и не надо.

– Хотела порадовать тебя, сынок… А теперь даже не знаю, как до получки доживем? Эти сволочи все деньги украли, – еще сильнее зарыдала мама, а вместе с ней и мы с Сашкой. Хорошо, самый младший – двухлетний Володя – ничего не слышал, потому что крепко спал…

Больше подарков не было – лишь ежегодно все, кому ни лень, таскали за уши, столько раз, сколько исполнилось лет. «Хорошо, не сто», – рассуждал тогда, потирая пылающие уши…

Первый

праздник мне устроили в день совершеннолетия, тем более, он пришелся на воскресенье. Вряд ли что-то подобное получилось в будний день – все мои друзья, как и я, работали или учились в вузах.

В большой комнате был накрыт стол, на котором мы впервые обнаружили не традиционный лимонад, а настоящий портвейн «три семерки» (тогда он только-только появился в Харькове). Праздник запомнился еще и тем, что ребята, к удивлению родителей, открыто закурили.

– Сынок, ты тоже куришь? – удивленно спросила мама.

– Конечно, – ответил ей и зачем-то задымил вместе со всеми, но тут же выбросил сигарету, заметив, как расстроилась мама.

Несмотря на всеобщее веселье, праздник прошел для меня с ясным ощущением невосполнимой потери. «В жизни раз бывает восемнадцать лет», – не выходила из головы фраза из модной тогда песни, а душа скорбела от мысли, что вот уже два года нет рядом любимой подружки Людочки, и, похоже, никогда уже не будет.

Именно в ночь после праздника и родилось это стихотворение:

Я плыву по теченью судьбыНеизвестно, куда и зачем.Только серый туман впереди —Вольной мысли сознательный плен.Что б могла эта мысль сотворить,Если дать ей широкий простор?Но любимая, можно ль забытьРоковой для меня приговор?Я страдаю, а годы летят,Чередой уходя в пустоту.А душа, как осенний сад,Растерявший свою листву.

Тот вечер завершился происшествием, немного поднявшим настроение. Пока гости одевались, вышел на крыльцо. Как обычно, когда стоял там один, накатили воспоминания.

– Эй, ты, говнюк!.. Иди сюда! – вдруг услышал снизу.

Глянув в сторону грубияна, увидел двух подвыпивших, скорее всего, студентов, шедших, очевидно, в свое общежитие напротив, но решивших поискать приключений. Один, типичный сельский паренек, намеревавшийся почесать кулаки, уже рвался к лестнице, а другой, интеллигентного вида, его удерживал. Невиданная наглость чужаков возмутила:

– Отпусти его! – крикнул «интеллигенту» и ринулся вниз по лестнице.

Отпустил он его, или тот вырвался, не знаю, но через мгновение между нами уже было не более трех метров.

И тут случилось то, что должно было случиться – «деревенский» поскользнулся на нашем шатком сооружении. Но, сильно ударившись о кирпичный выступ стены и чудом устояв на ногах, он вдруг бросился от меня, как ошпаренный, ненароком сбив с ног своего приятеля.

Оглянувшись, увидел уже ступивших на лестницу моих гостей: двухметрового Толика Сушкина, а за ним – Костю, Витьку и, наконец, брата Сашку.

– Догоним? – быстрее всех сообразил Сашка.

– Пусть бегут. И так получили от нашей лестницы, – рассмеялся я, а следом и мои друзья…

Свое двадцатилетие встретил в казарме военного училища. Прямо с утра меня поздравили товарищи – все наше четвертое отделение. А на добрую память вручили портативную электробритву. Если бы знали, что точно такая же – скромный подарок родителей – уже с воскресенья лежит в моей сумке и ждет своего часа.

Лишь вечером тайком рассмотрел подарки-близнецы. Нет, они все же отличались. Бритва от родителей такого же красного цвета, но чуть ярче. Зато на чехле бритвы от однокурсников красовалась надпись: «От друзей. Знай, дерзай, да бороду таскай». Так я их и укомплектовал, чтобы никого не обидеть. Второй комплект подарил брату. Та бритва долго служила мне верой и правдой. Она до сих пор исправна, и хранится как память…

«Тридцать лет – это возраст вершины…», – пел в наше время известный бард Юрий Кукин. И в год тридцатилетия его слова стали как-то по-особенному близки и понятны. Возраст вершины… А я лишь в начале нового для себя пути – только-только устроился старшим инженером в Центральное конструкторское бюро, созданное С. П. Королевым.

И хотя многих коллег уже несколько лет знал по совместной работе на космодроме Байконур, мой юбилей остался незамеченным. Никто из новых сослуживцев даже не поздравил с днем рождения.

Зато дома устроили небольшой праздник, где главными гостями стали мама и обе ее сестры – мои тетушки, московская и кораблинская. Весь вечер я был, как на иголках, между двух огней. Тогда мама в первый и последний раз оказалась в нашей московской квартире, где впервые встретилась с моей тещей, которую уже несколько лет заочно недолюбливала. Теща отвечала ей тем же.

К счастью, все прошло чинно-благородно. Гости поздравили, вручили общий подарок – модную тогда рубашку, которая стала моей любимой настолько, что проносил ее почти двадцать лет.

Посидев пару часиков, они уехали к московской тетушке, у которой всегда останавливались, когда бывали в Москве.

Я и не предполагал, что это был последний день рождения, который отметил вместе с мамой…

– Афанасич!.. Да у тебя скоро юбилей!.. Надо же! Сороковник!.. А по виду не скажешь. Хорошо сохранился, – коршуном налетел на меня председатель профбюро отдела Мозговой, – Как праздновать будем? Сам выставишь, или как?

– Было бы что праздновать, – попытался охладить его пыл, – Разве это дата? Да и сам говоришь, молодой еще. Какой там юбилей.