Юго-Восточная Азия в XIII – XVI веках
Шрифт:
Король Дхармараджа Чандрабхану приобрел широкую известность не только в пределах Малайи, но и на международной арене. Хроники Шри Ланки («Махавамса») и Лаоса «Джи-накаламали»), а также надписи государства Пандьев в Южной Индии сообщают, что в 1247 г. Чандрабхану направил на Шри Ланку миссию с целью приобрести какую-нибудь реликвию Будды (обладание подобной реликвией резко повышало международный престиж владеющего ею монарха и часто становилось поводом для ожесточенных войн). И в данном случае дело не обошлось без вооруженного конфликта с каким-то цейлонским владетелем, видимо, не желавшим расставаться со своей реликвией. Войска Тамбралинги высадились на Шри Ланке. Реликвии, видимо, добыть так и не удалось, зато для Чандрабхану война закончилась более реальным приобретением. Он захватил часть территории Шри Ланки и основал здесь гамбра-лингскую колонию [98, с. 99; 171, с. 251]. Эта колония процветала до 1263 г., когда сын Чандрабхану, бывший ее правителем, затеял войну с высадившимися на Шри Ланке войсками государства Пандьев под командованием принца Джатаварма-на Вира Пандья. Тамбралингцы потерпели поражение в этой борьбе и вынуждены были признать сюзеренитет королевства Пандьев над их колонией. Чтобы изменить создавшееся положение, Чандрабхану в 1270 г. направил на Шри Ланку новую военную экспедицию. Официальной ее целью и на этот раз была добыча реликвий Будды — его зуба, хранившегося в Канди, и нищенской чаши. Но в этой войне тамбралингцы потерпели новое и очень тяжелое поражение. О дальнейшей судьбе тамбра-липгской колонии на Шри Ланке ничего не известно [98, с. 99; 100, с. 185].
Английский историк Д. Дж. Э. Холл высказал интересную гипотезу, связанную с военно-религиозной деятельностью Чандрабхану. Он полагает, что его повышенная активность в главном центре хинаянского буддизма Шри Ланки и стремление путем приобретения главных буддийских реликвий стать ведущим монархом буддийского мира тесно связана с политической борьбой против бывшего сюзерена Малайи Шривиджайи [56, с. 62].
Действительно, государственной религией Шривиджайи был махаянский буддизм, который в сочетании с индуизмом был также государственной религией Яванской и Кхмерской империй. Между тем на Малаккском полуострове издавна господствовал буддизм хинаяны. В течение ряда веков малые государства Малайи были практически единственным анклавом хинаянского буддизма в Юго-Восточной Азии. Шривиджайские правители, проводя свою унификаторскую политику, принуждали жителей Малайи возводить в своих городах махаянские монументы, пытались принудить хинаянистов участвовать в махаян-ских обрядах. Это не могло не вызвать напряженности в отношениях между жителями полуострова и суматранцами.
Положение обострилось во второй половине XII в., когда начали развертываться первые этапы религиозной революции, которая в XIII–XIV вв. потрясла весь Индокитайский полуостров. Эта религиозная революция явилась в значительной мере идеологическим оформлением тех колоссальных социальных потрясений, которые произошли там в это время. В XII в. Бирма, первое из крупных государств Юго-Восточной Азии, провела религиозную реформу хинаянского толка. Эта реформа явилась, в сущности, результатом политического союза Паганской Бирмы с Шри Ланкой против двух других крупнейших держав региона — Шризиджайи и Кхмерской империи, главных носителей махаяпизма. Новая религия, хипаянизм сингальского (т. е. шри-ланкийского) толка, на рубеже XII–XIII вв. стала орудием идеологической диверсии союзников в западных частях Кхмерской империи и па севере Шривиджайской державы. Политические агенты Бирмы и Шри Ланки, носившие по традиции того времени монашеское платье и сами субъективно искренне убежденные в том, что несут с собой свет истинной веры, проникали на территорию нынешнего Центрального и Южного Таиланда, принадлежавшую тогда Кампучии, где среди коренного населения — монов издревле были сильны хинаянистские традиции. Активно воздействовали они и на тайские племена, широко расселившиеся в XIII в. на территории Таиланда и нынешнего Лаоса (также входившего тогда в состав Кхмерской империи).
Эти последние, как молодые варварские народы, уже отчасти знакомые с буддизмом, легко воспринимали сингальскую хинаяну, как религию, хорошо приспособленную к их новому, государственному устройству и в то же время, что немаловажно, религию враждебную государственной религии их основного врага — Кхмерской империи. Что же касается монов и жителей основной части империи — кхмеров (кхмерские народные массы, впрочем, активно включились в борьбу за хинаяну только в XIV в.), то для них новая религия была в первую очередь знаменем социальной борьбы против классового угнетения ветшающей Кхмерской державы.
То же самое относится и к жителям Малаккского полуострова, с той разницей, что они поднимали против угнетения Шривиджайи не новое, а старое, только слегка подновленное сингальской реформацией, знамя хинаяны — своей исконной религии. Таким образом, для малайцев более чем для какого-либо из угнетенных этносов региона социальная борьба сливалась с национально-освободительной, лозунгом которой стало сохранение «веры огцов» и распространение ее на другие земли.
Здесь необходимо сделать одно отступление. В среде как западных, так и советских востоковедов господствует практически единодушное убеждение, что буддизм хинаяны был, во-первых, более «народен», более понятен и доступен для народных масс, чем буддизм махаяны, который якобы был «религией аристократии», а народные массы не обслуживал. Во-вторых, считается, что буддизм хинаяны обходился народным массам гораздо дешевле, чем буддизм махаяны, и поэтому был для них более привлекателен.
И то и другое неверно. Что касается «аристократизма» махаяны, то многие специалисты по Китаю и Тибету с такой же убежденностыо считают, что «аристократична» как раз не махаяна, а хинаяна, ибо это слово значит в переводе «узкий путь», потому что хинаяна учит, как спастись отдельной личности своими силами, т. е. с точки зрения этих специалистов является пропагандой эгоизма. Махаяна — «широкий путь», напротив, призывает верующих бороться в первую очередь не за свое личное спасение, а за всех людей, и поэтому более «демократична». Очевидно, что подобный спор о большем пли меньшем «аристократизме» какой-либо религии совершенно непродуктивен.
Главная же ошибка и тех и других заключается в том, что они оставляют в стороне важное положение марксизма о том, что всякая классовая религия есть в первую очередь орудие в руках правящего класса для подавления и одурманивания трудящихся масс. Поэтому религия «только для аристократии», религия, не воздействующая на народные массы, с марксистской точки зрения есть попросту абсурд. Разумеется, и хинаяна и махаяна отнюдь не были личным достоянием правящих классов ни в древности, ни теперь, но каждая воздействовала своими специфическими средствами.
Совершенно неверной является и мысль о том, что хинаяна в принципе (т. е. всегда) обходилась народу дешевле, чем махаяна. В Паганской Бирме, на родине реформированного хинаянского буддизма в Юго-Восточной Азии, храмовое строительство обходилось ничуть не дешевле, чем в Кампучии или на Яве. Недаром Паган называли городом пяти тысяч храмов. А в купечески прижимистой Шривиджайе храмовое строительство было незначительным, можно сказать ничтожным по сравнению с первыми тремя странами [25] .
25
В Шривиджайе с ее развитыми товарными отношениями прибавочный продукт не омертвлялся в гигантских храмовых зданиях, а вновь пускался в оборот. Угнетенные массы здесь ненавидели махаянское духовенство не потому, что оно особенно сильно их обирало, а потому, что оно освящало существующий классовый строй.
Когда в последней четверги XIII в. дряхлое раннеклассовое Паганское государство рухнуло под ударами монголов, храмовое строительство сразу же прекратилось, хотя религия не переменилась. В то же время на территории бывшей Кхмерской империи в XIII–XIV вв. расходы на храмовое строительство действительно резко упали в связи со сменой махаяны хиная-ной, но это было только одним из многих проявлений постигшего эту землю социального потрясения, приведшего к значительному снижению норм эксплуатации, по крайней мере на столетие.
Вернемся теперь к событиям на Малаккском полуострове. В 1280 г. на границах Малайи появились войска нового таиландского государства Сукотаи. Казалось бы, Тамбралинга, как естественный гегемон всех малайских княжеств, должна была бы возглавить сопротивление новому захватчику. Казалось бы, она могла бы даже, как это нередко случается в истории, обратиться за помощью к бывшему врагу (Шривиджайская империя на Суматре к этому времени распалась на восемь государств) [29, с. 177]. Однако престарелый Чандрабхану избрал иную политику. Он вступил в союз с сукотайским королем Рамой Камхепгом и добровольно принес ему вассальную присягу. Более того, он со своими войсками активно участвовал в войне, которую Рама Камхенг вел против наследника Шривиджайи — Малайю (со столицей в Джамби). Эта война носила ожесточенный характер. В «Истории Юаньской династии» в связи с прибытием в Пекин посольства Рамы Камхенга в 1295 г. сообщается, что «в течение долгого времени Сиам и Малайю взаимно истребляли друг друга, но теперь Сиам покорил Малайю» (цит. по [56, с. 62]).