Юго-Восток
Шрифт:
— Твердислав, берегись, по потолкам бегут!
Ну чо, я не ждал, за кабеля схватился, и через воронку как прыгну! Скобы, что кабеля держали, толстые, да хилые, дык ясно, сколько лет тут гниют! Скобы одна за другой со стены повылетали, а я культурно так над зеленой водой перелетел, прямо в заросли поганок.
Может, и не поганки вовсе, проверять неохота, ага. Я еще, пока летел, вентиль дернул, чтоб пожарче баньку устроить. Ну чо, устроил двоих этих, что к Степану лезли, как следует прожарил. Нео
Взад вернулся, на Степана гляжу, он на меня, оба как черти чумазые, не к ночи помянуть, поганки горят, кабеля тлеют, дым вонючий по полу стелется.
— Ты как, Степан?
— Уходить надо, десятник. Их много тут, где-то внизу прячутся. Если разом кинутся, не отобьемся. Вон, гляди, еле руки спас, — показал мне, что от меча его осталось.
Чо мне глядеть, у меня кожа на локте и так дымилась. Такой уж я дерганый — если разбегаюсь, раскричусь, боли долго не чувствую. Степан нос рукавом закрыл, дышать мочи не было.
— Где внизу-то? — удивился я. — Мы ж тут лазили, внизу подвалы обвалились все, негде там жить…
— Есть там трубы, они снизу пришли, — это Иголка сказала.
Я чуть не подпрыгнул, ага. Не то чтоб напужался, а про девку маленько подзабыл. А она с порожка кое-как слезла, руки ободраны, щеки ободраны в кровь, вблизях еще меньше оказалась. Но — красавица, ешкин медь!
— А ты как здесь, милая? — Степан поднял ствол, первым потопал к выходу.
— Кое-что прожечь надо было… — Девчонка на меня все глядела.
— Кое-что? — хмыкнул Степан. — На маркитантов горбатишься?
— Ой, а что, нельзя?
Ух ты, девка-то зубастая, подумал я. Только из пасти ее вынули, а уже норов кажет. Но мне это даже понравилось. Мне в ней вообще все нравилось, чо уж тут кривить.
— Откуда тебе про подвалы известно?
— Лесничий про все знает… Ой-ой, а где торба моя?
А я точно костью подавился. Много чо ей сказать хотел, да все никак рот не открывался. Заклинило, ага. Иду себе, грабли-то растопырил, и чую — беда, небось решит, что я совсем некультурный.
— Не до сумки, милая, — Степан толкнул сапогом дохлого осма. Впереди ворота показались, в щель туман ползет.
— Я без торбочки не уйду, она тут где-то, — заявила Иголка.
Встала колом, меня оттолкнула и назад по мусорным кучам полезла. Ну и девка, я аж рот раскрыл. Только что ее едва не сожрали! И ведь нашла суму свою, здоровая, тяжелая, ага.
— Там мед, молоко пчелиное, нельзя бросать! — через плечо суму повесила, аж самой не стало видно.
— Давай понесу! — предложил я.
Степан только зубами сверкнул. Ну чо, он прав, не годится бойцу на себя чужой вес брать. Если драка вдруг, как от меда ее избавлюсь? Но меня точно светляк кусил, ешкин медь, а может, и правда колдовать ихние бабы умеют? Может, маманя права моя, заколдовали меня, вот и хожу, словно мухомора переел?
Забрал я у нее сумку, тяжелая. С подстанции выбежали, на душе полегчало. Только Иголка хромала, видать, ногу свернула маленько, когда с верхотуры прыгала. Степан с огнеметом теперь кружился, а мы себе рядом шли. Ну чо, потихоньку развязался мой язык, но смотреть на нее в упор все равно как-то не получалось.
— Ты с Пасеки?
— С лесничества я…
— Погоди… то есть как? Пасека — она и есть Пасека.
— Не-а. У нас две семьи разные. Есть южные, они себя люблинскими зовут, а мы — кузьминские, вот так.
— А чо я тебя на базаре не видал?
— А что я там забыла-то? — Смеялась она хорошо. Так смеялась, у меня внутрях аж звенело что-то. — А я тебя раз видела… Ты с Факела, так?
— Ага. Слушай, а это правда, что вы факельщиков чумазыми зовете?
Она снова засмеялась. Точно колокольчики маленькие хором зазвенели.
— Не только факельщиков зовем, всех заводских. Кто в лесу-то живет, пахнет чище, вот так.
Я краем глаза все ж косил. Мертвяки-деревья еще ближе стали, туман густо по холмам полз. Там, где мы червя дохлого видали, только лужа слизи осталась. Кто-то его уже сожрал, ага. Уж такое Пепел место, вечно кто-то кого-то кушает.
Стал я придумывать, чо бы еще у ней спросить. А то уже до просеки добрались, а я точно жабу проглотил. Квакаю, икаю, ешкин медь, а толком ничо сказать не могу.
— Ну что, хвала Факелу, вроде выбрались? — Дядька Степан перекрестился. — Скажи, милая, зачем они тебя в сеть ловили?
— Ой-ой, мне от папки-то как попадет, — захлюпала вдруг Иголка. — Он нам говорил, чтоб в развалины не ходили. Еще третьего дня там осмов видели… а мы не послушались. То есть это я не послу…
Некультурно маленько получилось. Мы как раз дошли до места, где пасечника того раненого оставили. Ну чо, помер он. Иголка его увидала, на коленки бухнулась и давай качаться влево-вправо. Я думал — заревет, чо тогда делать? Но не заревела, носом зашмыгала.
— Это я виновата. Я его туда уговорила. Потому что след от Поля был. Сильный след, прямо через развалины…
— Мы никакого Поля не заметили.
— Так оно вчера прошлось. По кругу катилось, вот так. Мы его давно ищем.
Мы со Степаном переглянулись, ага. Одинаково с ним подумали, он мне после признался. Вот бы такую девку к нам в роту, лучше любого крысопса врага бы чуяла! Дык недаром их зовут, когда дичь подстрелим или скотинку новую покупаем. Уж такие у них носы чуткие, у пасечников, — любую заразу за версту чуют!