Юлий Цезарь
Шрифт:
Эта болезнь имела не менее неожиданные, даже роковые последствия, причем отнюдь не физического, но скорее морального порядка. Дело в том, что жителя Неаполя, когда Помпей выздоровел, организовали в честь этого события благодарственное празднование. Их примеру последовали сначала соседние города и общины, затем празднества распространились по всей Италии. Не только селения, но и дороги были забиты народом, принимавшим участие в пирах и жертвоприношениях. Помпея при его возвращении в Рим многие встречали, украсив себя венками, с пылающими факелами в руках, а провожая осыпали цветами. Роковое значение всех этих торжеств и проявлений преданности состояло в том, что они вскружили Помпею голову, или, как пишет Плутарх, «гордыня и великая радость овладели Помпеем, вытеснив из его головы все разумные мысли об истинном положении дел» .
На недолгое время сенат был отвлечен от обсуждения животрепещущей проблемы «Помпей — Цезарь» довольно настойчивым обращением Цицерона. Последний, находясь в своей провинции Киликия, к всеобщему удивлению, обнаружил таланты полководца. В районе Исса, что могло напомнить об Александре Македонском, он одержал крупную победу над горными племенами Амана, в результате чего солдаты провозгласили его императором. Вскоре после двухмесячной осады ему покорилась сильная крепость Пинденисс.
Так как предшественники Цицерона по управлению провинцией получили в свое время за аналогичные действия решение сената о благодарственном молебствии (supplicatio) и право на триумф, то Цицерон обратился с соответственной просьбой, адресуясь к наиболее влиятельным членам сената — Катону, Аппию Клавдию и к обоим консулам. Решение о молебствии было принято, однако оно прошло далеко не гладко и то лишь после того, как консулы заявили, что молебствие не может состояться в текущем году. Кстати, письмо Целия Руфа, в котором он описывает Цицерону обсуждение этого вопроса в сенате, дает нам весьма характерный, живой очерк царивших там нравов и обычаев. Не говоря уже о том, что Катон, хоть и высказался о Цицероне «с почетом», тем не менее сам не голосовал за молебствие, а консул Марцелл вообще довольно пренебрежительно отозвался по поводу принимаемого решения. Интереснее всего, пожалуй, такая подробность: некоторые сенаторы, голосуя за положительное решение, вместе с тем надеялись, что оно не будет проведено, надеялись на интерцессию. Это дало основание Куриону для «тонкого», как говорит Руф, замечания: он, мол, как народный трибун, с тем большим удовольствием не наложит запрета, поскольку видит, что некоторые, голосующие утвердительно, на самом деле хотят обратного.
В апреле 50 г. новый консул Гай Марцелл возобновил в сенате обсуждение вопроса о полномочиях Цезаря. Он тоже настаивал на его досрочном отзыве: Эмилий Павел молчал, а Курион, якобы присоединившись к Марцеллу, предложил, чтобы в этом случае и Помпей отказался от наместничества и командования войсками. Только таким путем, говорил он, может быть достигнуто в государстве более или менее прочное и безопасное положение. Когда же отмечалось, что срок полномочий Помпея еще не истек, то Курион, уточняя свою позицию, давал понять, что он лишь добивается равноправного положения для соперников. Если будет направлен преемник Цезарю, то же самое следует сделать и в отношении Помпея. Они оба относятся друг к другу с недоверием, и, пока оба не станут частными людьми, государство не будет знать покоя. Такая позиция все более превращала Куриона в глазах римского народа в беспристрастного борца за интересы государства, который к тому же не боялся навлечь на себя гнев сильных мира сего. Не случайно в эти дни толпа, сопровождавшая Куриона на улицах Рима, осыпала его цветами.
Новый толчок к обсуждению всех этих вопросов дало письмо Помпея, направленное сенату из Неаполя. В довольно ловко составленном письме Помпей заявлял о том, что он готов, правда не называя определенного срока, отказаться от своей провинции и от командования войсками. В частности, он подчеркивал, что никогда не добивался третьего консульства, так же как наместничества и командования: призванный в критический момент для спасения государства, он считал это своим долгом и величайшей честью. Но поскольку он взялся за выполнение тяжелейшей задачи не по своей воле, постольку он готов и сейчас, не дожидаясь истечения установленного срока, передать свои полномочия любому гражданину. Таким образом, его позиция, его лояльность по отношению к сенату выглядели безупречно: он, мол, готов сложить полномочия досрочно, тогда как Цезарь не желает этого делать даже по истечении законного срока.
Вернувшись в начале июня в Рим, Помпей продолжал высказываться перед сенаторами в том же духе, подтверждая свою готовность отказаться от власти. Однако многим, и в первую очередь Куриону, было ясно, что это лишь дипломатический ход, рассчитанный на то, чтобы Цезарю немедленно был направлен преемник, а сам Помпей ограничился бы малоопределенными обещаниями. Поэтому Курион заявлял, что одних обещаний недостаточно, и настаивал на альтернативе: либо Помпей и Цезарь немедленно и одновременно распускают свои войска, дабы внести успокоение в жизнь государства, либо они оба сохраняют свои армии, дабы против узурпаторских и насильственных действий одного государство могло защитить себя силами другого. Кроме того, Курион, все еще стремясь сохранить выгодное ему положение справедливого арбитра, требовал от сената, чтобы Цезарь и Помпей, если они не пожелают подчиняться сенатским решениям, были бы объявлены врагами государства.
Но сенат все никак не мог принять обязательного (т. с. свободного от протеста трибунов) решения. В июне консул Г. Марцелл поставил на голосование в сенате уже два предложения: одно, касавшееся направления преемника Цезарю, другое — относительно провинции и командования Помпея. Марцелл совершенно сознательно не объединял оба этих предложения в одно и голосование тоже проводил раздельно. Оказалось, что за первое предложение голосовало подавляющее большинство сенаторов, все, кроме явных цезарианцев. Против лишения Помпея полномочий высказалось также большинство, и Марцелл как будто мог торжествовать победу.
Но в этот момент выступил Курион, потребовавший, чтобы вопрос был поставлен на голосование в следующей формулировке: не должны ли оба, т. е. Помпей и Цезарь, одновременно сложить с себя власть? Марцелл, видимо убежденный предыдущими двумя голосованиями в благоприятном, с его точки зрения, настроении большинства сената, допустил и это голосование, но результат на сей раз оказался совершенно неожиданным: 370 голосами против 22 сенаторы поддержали предложение Куриона.
Это был скандал и явное поражение помпеянцев, поражение и фракции Катона. По–видимому, решающую роль сыграло сенатское «болото», сторонники и адепты «ничьей стороны». Какого–либо решения снова не было принято: Курион выступил с интерцессией по поводу итогов двух первых голосований, ставленник же помпеянцев трибун Г. Фурний наложил запрет на последнее решение. Тем не менее консул Марцелл был в ярости и, закрывая заседание сената, заявил: «Побеждайте, чтобы иметь Цезаря тираном!»
Примерно в то же время в Рим поступили сведения об угрозе новой войны с парфянами. Они исходили главным образом от Марка Бибула, злосчастного коллеги Цезаря по консулату, который ныне был наместником в Сирии. Он ничем особенным здесь не прославился, но тем не менее сенат декретировал ему supplicatio, а Катон даже настоял на том, чтобы это было двадцатидневное, как в свое время у Цезаря, празднество. Ныне же Бибул обращался к сенату с просьбой о подкреплениях, так как опасался вторжения парфян предстоящим летом. Сенат принял решение о посылке в Сирию двух легионов, причем выделить их было предложено Цезарю и Помпею.
Как справедливо отмечал сам Цезарь, это решение сената фактически лишало двух легионов его одного, ибо Помпей дал как бы от себя лично тот самый легион, который был им когда–то уступлен Цезарю. Прекрасно понимая, в чем дело. Цезарь тем не менее отослал в Италию именно два легиона, щедро наградив каждого воина. Вскоре ему стало известно, что оба этих легиона вовсе не отправлены в Сирию, но по воле и распоряжению консула Г. Марцелла удерживаются в Италии.
Те военачальники, которые привели войска от Цезаря, заискивали перед Помпеем, уверяя того, что он даже не имеет представления о собственном могуществе и славе, ибо может победить Цезаря с помощью его собственного войска — столь велики в этом войске ненависть к Цезарю и любовь и преклонение перед Помпеем. Эти речи падали на благодатную почву, и Помпей все больше и больше проникался верой в свое всемогущество, высмеивал тех, кто страшился войны, а на вопрос, где же войско, которое будет сражаться против Цезаря, если тот двинется на Рим, с веселой улыбкой отвечал: «Стоит мне только топнуть ногой в любом месте Италии, как тотчас же из–под земли появится и пешее и конное войско» .
В июле состоялись консульские выборы на 49 г. Результат их снова оказался для Цезаря неблагоприятным. Его кандидат Сульпиций Гальба не прошел, и консулами опять были избраны враждебно настроенные к нему люди — Гай Клавдий Марцелл (родной брат консула 51 г.) и Корнелий Лентул Крус. Последний, правда, был настолько опутан долгами, что даже ходил слух о подкупе его Цезарем. Однако дальнейшие события показали полную недостоверность этих сплетен.
Положение оставалось крайне напряженным. Все реальнее становилась угроза гражданской войны. Фракция Катона немало потрудилась, подогревая панические настроения, распространяя все новые и новые слухи, накаляя обстановку. Так, в один прекрасный день Рим был потрясен страшной новостью: Цезарь, перейдя с войском Альпы, движется на Рим, война уже началась. Тогда консул Марцелл немедленно созвал заседание сената и потребовал, чтобы Цезарь был признан врагом отечества, а те два легиона, которые в свое время он прислал из Галлии и которые стояли в Капуе в полной боевой готовности, теперь, под командованием Помпея, были бы брошены против самого Цезаря.