Юмор нашей жизни
Шрифт:
Габдрахман так уверенно и напористо говорил, какой порядок был при Сталине, словно был в то время в должности не ниже министра внутренних дел. Никто не знал, когда и под чьим влиянием у этого уже далеко не молодого человека, не имеющего и полного среднего образования, возникла какая-то паталогическая любовь к этому одиозному руководителю советского времени.
Имея прямые мусульманские корни, Барангулов никогда не верил и не поклонялся ни Аллаху, ни Христу, ни, тем более, какому-то другому богу. Для него был один бог – Сталин. О нём он мог говорить часами. И это знали почти все жители второй
А такое повторялось почти каждый вечер, как только он приходил с завода, где всю жизнь работал плотником.
Но всё же однажды он заставил удивиться не только обитателей второй линии, но и всех жителей садового товарищества. Из-за чего и стал известным не только в своём товариществе, но и в соседних дачных объединениях. К нему даже приходили, как на экскурсии.
И этим он был обязан бюсту… Сталина. Да, самому настоящему бюсту отца народов. Правда он был немного подпорчен: нижняя часть была отколота и потому непропорционально большой казалась голова правителя размером с громадный астраханский арбуз.
На улице около калитки он соорудил из кирпичей полутораметровый постамент и, предварительно просверлив дырки в голове тирана и в постаменте, с помощью отпиленного старого черенка лопаты соединил всё вместе. Но немного не рассчитал и между головой и постаментом остался зазор в несколько сантиметров. И создавалось впечатление, что голова насажена на кол.
Утром сосед, майор транспортной милиции, вышел из дома и едва не потерял дар речи, увидев насаженную голову вождя всех народов, словно тыкву на заборе. В это время вышел из дома и Габдрахман. Сосед, увидев его, спросил:
– Бабай, ты зачем этого идола, словно чучело, тут поставил?
– Какой чучел? – обиделся Барангулов. – Это Сталин. Ты что, Сталин не знаешь?
– Ты что же идолопоклонник?
– Что говоришь? Какой поклонник? Говорю же, это сам Сталин? Не видишь? – Габдрахман сразу пришёл в возбуждение. – А ты мне про какой-то Идол говоришь. Кто такой? Не знаю я никакой Идол. – Барангулов подозрительно посмотрел на соседа. – Ты что же, Сталин правда не знаешь? Ты, майор милиции, не знаешь Сталин? Идол знаешь, а Сталин нет? Да за это тебя звёздочка с погон снимать надо! И в кутузка сажать. При нём, – Габдрахман указал перстом в сторону идола, – порядок был. А что сейчас? Один бардак и воровство.
– Да знаю я Сталина, – успокоил Габдрахмана майор. – Но где ты его взял и зачем тут поставил?
– А где ставить? Не на свалке же? Он там лежал. За это расстреливать нада, кто его туда бросал. Ведь это же, – Габрахман воздел палец к небу, – это же сам Сталин!
– Неужели на свалке подобрал? – сдерживая смех, удивился майор. – Тогда тебя наградить надо. Вот дойдёт до прессы твой поступок, вся страна узнает о тебе. А, может, и весь мир. И тогда тебя непременно наградят.
– Думаешь, наградят? – недоверчиво посмотрел на соседа Барангулов.
– А как же, непременно. Ты же самого отца народов спас. Шутка ли! На свалку такое выкинуть. Раньше за такое расстреляли бы, как врага народа. Так что жди награду, бабай. Или ареста, – добавил, помолчав, и направился к своей машине, оставив соседа в глубоком раздумье о бренности бытия.
А когда майор уже сел в машину, он запоздало закричал ему вслед:
– За это нада и сейчас стенка ставить!
Но к стенке за это уже давно не ставили. Ни тех, кто выбрасывал что-то на свалки, ни тех, кто оттуда что-то подбирал. Более того, к стенке не ставили даже тех, кто воровал миллионы. И, даже, миллиарды. Наоборот, такие люди становились известными и уважаемыми.
Габдрахман Барангулов никого не грабил, не воровал миллионов, но благодаря своей находке на свалке стал знаменитым. Нет, не в мире, не в своей стране и даже не в своём районе. К нему не приезжали корреспонденты радио и телевидения брать интервью и делать о нём документальные фильмы. Они ничего не знали о нём.
Но благодаря народной молве о чудаке, который поставил на своей даче расколотый бюст Сталина, а напившись, беседует с ним, как с живым и отдаёт ему честь, узнали жильцы всех близлежащих дач, деревень и посёлков. Иногда к его даче подъезжали на машине.
И если Габдрахман был дома, он надевал не первой свежести помятый в серую полоску пиджак с единственной висевшей на нём наградой – медалью «Ветеран труда», полученной им ещё в советские времена, когда ей награждали практически всех, у кого стаж работы был 20 и более лет, и выходил навстречу посетителям.
И если его фотографировали на фоне бюста Сталина, он не возражал, что добавляло ему известности. А если был под определённым настроением – а под таковым он бывал часто – то даже исполнял обязанности гида, рассказывая, какой порядок в стране был при Сталине, и как при нём хорошо жилось людям. А те, кто осмеливались нарушать советские порядки, без излишних разговоров отправлялись на колымские прииски, северные лесоповалы или ставились к стенке. И все этому были рады.
И ни разу не приходила Габдрахману в голову мысль, что было бы с ним и с теми, кто выбросил бы голову вождя на свалку во времена, так им нахваливаемые.
А такая мысль не приходила ему зря, хотя времена и были уже другие.
Известно, что популярность имеет две стороны: хорошую и плохую. И со временем от обеих сторон популярности человек устаёт. Устал от неё и Габдрахман Барангулов. И уже давал интервью не всем подряд, как раньше, а только тем, кто ему понравился и внимательно его слушал, какой порядок в стране был при Сталине. А кто пытался ему возражать, начинал громко кричать и порой посылать очень даже далеко, утверждая, что если бы они жили при жизни вождя и учителя всех времён и народов, то их поставили бы к стенке, как врагов народа.
Неизвестно, сколь долго простоял бы бюст Сталина на даче Габдрахмана, если бы как-то на волнах его популярности, сильно приукрашенной народной молвой, к нему не занесло какого-то чиновника вместе с семьёй полюбоваться местной знаменитостью.
Выслушав, как хорошо народу жилось при Сталине и как быстро в его время ставили к стенке, чиновник вежливо поинтересовался:
– Скажите, а у вас есть разрешение на индивидуальную трудовую деятельность в такой оригинальной области?
– Какой разрешений? – несказанно удивился Габдрахман. – Нет у меня никакой разрешений.