Юнармия

Мирошниченко Григорий Ильич

– Помните, вы меня на станции встретили? Казаки меня тогда сцапали и домой потащили. Ну вот, поколесил я с ними по всему поселку… А потом, нечего делать, домой привел. Мать плачет. Надька, Катька пищат. А казаки ме­ня лупят. Вот пощупай.

Мы все по очереди пощупали длинный рубец над ухом у Сеньки.

– Ну, а потом что было? – спросил Васька.

– А потом перестали бить. Перевернули весь дом вверх дном и ушли. Ну, я и решил. Дай, думаю, я вам покажу – к отцу уйду. И ушел. Сперва вышел на Бондаренкову будку, потом свернул влево. По балке шел. Ноче­вал у путевого сторожа. Так, мол, и так, говорю, дядя,

пусти ночевать. Он пустил. А сам всю ночь посматривал, сплю я или не сплю. А мне что ж? Я спал по совести. Утром он у меня спрашивает: чей да как, да куда идешь? Иду, говорю, к своему отцу. Отец мой тоже путевой сто­рож, как ты, только служит он за Курсавкой, на четыреста тридцать четвертой версте. А я, говорю, учился в Невинке и вот теперь домой попасть хочу, потому что с голоду сдыхаю. Он меня верст шесть сам проводил. Про­шли вместе будочные посты, а дальше я один пошел.

– И никто тебя не зацапал? – спросил я.

– Нет. Я, брат, теперь дорогу знаю. Так вот, пришел я в Курсавку и первым долгом на станции на отца своего наткнулся. А он, как увидел меня, даже руками замахал.

«Сенька, – говорит, – как же это так? Ты, кажется, до­ма оставался, а теперь здесь стоишь перед моими глаза­ми».

«Оставаться-то оставался, – говорю я, – да только те­перь нельзя дома оставаться. Разоряют наших всех, уби­вают почем зря».

Отец повел меня к себе, а по дороге все расспрашива­ет про Невинку, про домашних, про мастерские. А я смот­рю на него, ребята, и все думаю: «Вот кабы он меня в красноармейцы определил!» Отец мой, видно, догадался. «Так ты что ж, – говорит, – в красноармейцы записываться пришел?» – «Ну да», – говорю я. Он так и покатился со смеху. А я смотрю, как у него тиликаются на поясе две бомбы металлические, и соображаю: «Были бы у меня в руках такие штучки, когда казаки пьяные меня по голове стукали, я б их с потрохами перемешал». У отца моего, ребята, карабин новенький и наган в кобуре.

Ну, вот. Дошли мы с отцом до водокачки, смотрю – дядя Саббутин идет.

«Эй, ты, – говорит Саббутин, – откуда такой мазаный?»

«Из дому», – говорю.

«А дом, – говорит, – как поживает?»

«Ничего, держится».

«Ну, а как там Андрей?» – спрашивает.

Андрей даже подпрыгнул.

– Про меня спрашивал? – крикнул он.

– Про тебя, – сказал Семен.

– А про меня спрашивал? – спросил я.

– И про тебя спрашивал.

– А еще про кого? – спросил Васька.

– А больше, кажется, ни про кого. Нет, вру, про ин­женера еще нашего спрашивал.

– Это про Ивана Васильевича? – сказал Андрей.

– Да. Про Ваньку.

– Какой же он, дядя Саббутин! Про меня и позабыл, – грустно сказал Васька. – А ведь я с ним сколько раз раз­говаривал! Сколько раз у него был!

Но Сенька уже давно не слушал его и рассказывал дальше.

– Саббутин похвалил меня. «Молодец, – говорит, – фронт перешел. Я тебя в красноармейцы запишу. Только, – говорит, – если поймают тебя белые – наверняка повесят».

– А говорил он, когда сюда красные придут? – тихо спросил Андрей.

– Как подкрепление подступит, так и придут. Наши, деповские, все там на броневике «Коммунист». Видели, как «Победу» здорово отделали? Это ее дядя Саббутин долбанул, – сказал Сенька.

– А ты почем знаешь? – недоверчиво спросил Андрей.

– Очередько говорил.

– Это наш, деповский, Очередько?

– Ну да, он ведь тоже от белых ушел. А Сорокин, сволочь, всю армию продал.

– Какой Сорокин? – спросил Андрей.

– Да разве вы не слыхали? – сказал Сенька. – Коман­дующий-то армией. Такое было, такое было! Все в бой рвались, а он все отступать. Измена такая вышла тут. Ну да теперь уж все уладилось.

– А ты чего же сейчас вернулся? – спросил я.

– Отец послал. Говорит, нельзя мать и девчонок одних оставлять.

– А у нас Леонтия Лаврентьевича казаки в депо уби­ли, – сказал я.

– Ну! – крикнул Сенька. – Убили? Дорожного ма­стера?

– Дорожного мастера. Гроб казачьи лошади копытами раздавили. И гроб раздавили, и крышку. На кладбище митинг разогнали. Обыски теперь все устраивают.

– А мы винтовки достали, – перебил меня Васька. – У коменданта украли. Стащили через окно… И тебе одну оставили.

– Небось самую дрянную оставили, а все хорошие са­ми разобрали?

– Тебе самую лучшую! – сказал Андрей. – Только нам за них здорово от Порфирия досталось, но зато у нас те­перь новенькие винтовки есть. Хоть сейчас в бой.

– А кто это такой Порфирий? – спросил Сенька.

– Красноармеец. Я его в тупике нашел. Настоящий красноармеец! Он тут рабочих агитирует, – сказал Васька.

– Вот бы повидать его!

– Увидишь завтра. Мы тебя поведем к нему. Он на чердаке живет.

– Да подожди ты, Васька, – сказал Андрей. – Мы са­мого главного еще Сеньке не рассказали. У нас, брат, от­ряд свой есть, и ты в нем состоишь.

– Какой отряд? – спросил Сенька.

– Боевой, – сказал Андрей. – У меня и список есть, и протокол собрания. Там все ребята уже расписались, тво­ей только подписи нет. Идем ко мне – покажу.

– Нельзя ночью ходить! – закричал Васька. – До ше­сти часов только ходить можно.

– Ну и ладно, ходи до шести часов, а мы вот сейчас пойдем.

Андрей, Сенька и я двинулись к воротам.

У ворот нас догнал Васька.

– И я тоже с вами, – запыхавшись, сказал он.

Мы стали осторожно пробираться закоулками по мерз­лым кочкам. Тускло светили звезды. Было совсем тихо. Даже собаки не лаяли. Только Семен поскрипывал на хо­ду красноармейскими сапогами.

Мы подошли к дому Андрея. Андрей просунул руку в щель около двери и изнутри отодвинул задвижку. Через темный коридор мы вошли в комнату. Андрей зажег коп­тилку.

Комната была маленькая, с низким потолком. У окна стоял стул, у стены железная кровать, в углу около двери сундук.

Андрей отодвинул сундук и достал маленький железный коробок.

Из коробка он вытащил два клочка бумаги.

– На, читай, – протянул он их Семену.

Семен взял бумажки, посмотрел, повертел и отдал об­ратно Андрею.

– Это что же такое?

– Это отряд наш. Список. А чтобы нельзя было понять, что тут написано, мы только буквы ставили «В. К.» – это Васька, «Г. М.» – это Гришка, «Г. Д.» – Гаврик, а вот ты – «С. В.». Распишись вот здесь, сбоку.

Андрей подал Семену огрызок карандаша. Сенька вы­давил «С. В.» и к букве «В» приделал какой-то крючочек.

– Ну, – сказал Андрей, – теперь все расписались. Мож­но закопать.

Ночью за сараем мы вырыли глубокую ямку и опусти­ли в нее металлический коробок со списком нашего отря­да и с протоколом первого собрания.