Юная Венера (сборник)

Холдеман Джо

Исследование тритонов все больше поглощало его, вплоть до того, что со временем стало делом всей его жизни. Если когда-либо он освоит правописание, он сразу же напишет о них книгу. Насколько я знаю, он посылал статьи в какой-то журнал, тематикой которого были земноводные; редактор, некто Хьюдибрас Гилателли, привычно вернул ему статью обратно с язвительными комментариями, тем самым распалив жестокую вражду, которая привлекла внимание всех исследователей тритонов.

В связи с этим Балди застрял в родовом гнезде, где находился пруд, кипящий от тритонов. Там бы он и находился до сих пор, бродя вдоль поросших кустарником сельских берегов, не случись однажды на его пути Мэрилин Буффе, в которую он немедленно влюбился.

Произошел

бурный период ухаживаний, коротких и разделенных долгими паузами, в которые я был против своей воли вовлечен в роли свахи. В то время по превратности судьбы я сам был помолвлен с Мэрилин, а в этой ситуации у любого Глостера замерла бы в жилах кровь. Но в конце концов, благодаря блестящему вмешательству Гривза, весьма ловко действующего в подобного рода делах, Балди и Мэрилин были без всяких помех доставлены к алтарю, чтобы слиться воедино.

Мысль о том, где же находится сама синеглазая бывшая мисс Буффе, возник в моем мозгу. Она была не из тех, кто держится в тени. Это была девушка, которой хотелось, чтобы ее присутствие ощущалось во всем, – ее излюбленный стиль, конечно, не доминировал в убранстве комнат их дома, но значительно влиял на домашнюю атмосферу. Поэтому-то меня поразило, что столовая, где я находился, и спальня, в которой я проснулся, не несли на себе следов творчества Мэрилин Спотс-Бинкл: их обои не были украшены цветами, скатерть не была вышита стайками веселых синих птичек, а вся поверхность мебели была свободна от скоплений фарфоровых кроликов и мышек, красочно разодетых в стиле сельского люда прошлых времен. Все мои глубокие размышления пронеслись в голове не более чем за мгновение после того, как Туве-Випли сформулировал свое объяснение того, что случилось с Балди. Теперь я выдвинул новый и, возможно, более уместный вопрос:

– Где Мэрилин?

Он многозначительно поднял брови.

– На Земле.

Дрожь прошла по моей спине. Это была плохая новость. До того как влюбиться в Мэрилин, Балди был одиночкой, зацикленным на своей маниакальной страсти к земноводным. Осознание того, что он здесь остался один на один со своими тритонами, не предвещало ничего хорошего. Я снова сел, вдумчиво закурил сигарету, выпуская клубы дыма, и сказал:

– Выкладывай, Слайти. Полную хронику, от начала до конца.

Я не буду воспроизводить ни его точные слова, ни те вопросы, что я задавал. Слайти Туве-Випли никогда не отличался искусством поддерживать диалог; в основном он только хрюкал либо отвечал односложно. Но из картины, которую мы с ним собрали по кусочкам, выяснилось, что Балди после стольких лет изучения тритонов пришел к неутешительному выводу, что область, в которую он погрузился, не откроет для него новые миры. Он исчерпал все, что могли дать ему тритоны, и осознание этого привело его к полнейшему унынию.

Но вскоре он прочитал в газетах о возникшем увлечении ракетными полетами на Марс и Венеру. Красная планета его не интересовала, будучи засушливым местом; но описания планеты, названной по имени богини любви, – с ее обширными болотами, дождями, поливающими джунгли, мхами и лишайниками – не могли не навести Балди на блестящую мысль: здесь должны быть тритоны; и не просто какие-нибудь тритоны, а новые тритоны, тритоны, ожидающие, чтобы их открыли, тритоны, томящиеся, нетерпеливо слоняющиеся у своих подводных нор, чтобы рано или поздно вытаращенные глаза Спотс-Бинкла остановились на них и совершили открытие.

А вскоре он услышал, что его давний враг Гилателли вострит лыжи из Уорикшира на Венеру, дабы построить там собственный дом посреди венерианских топей. Там он собирался упорно добиваться признания и славы, о которых грезил Арчибальд Спотс-Бинкл. Балди кинулся искать ближайшие рейсы на Венеру, но здесь у него не имелось никаких шансов: прогулки на Вечернюю звезду – последний писк этого сезона в Монте-Карло; все места на ракеты давно выкуплены. Не было никаких способов оказаться

там раньше следующего года.

И тогда случайно подслушанный разговор в клубе «Инерция» открыл ему дорогу. Слайти Туве-Випли, один из самых больших чудаков клуба наравне с Баркин Мондели-Шпригс и Флиндерс Банчап, подхватил венерианскую лихорадку – только не в ее тритоновом варианте, а в ракетном. Он уже построил одноместный корабль и слетал на нем до Венеры и обратно и теперь искал средства на постройку более крупного аппарата, который собирался использовать для чартерных рейсов. Охваченный маниакальной энергией, Балди начал слать ему телеграммы одну за другой и стал главным акционером «Космической компании Туве-Випли». Кроме того, он направил несколько посланий профессору Гилателли, в которых в приказном тоне советовал ему умерить свои аппетиты, поскольку на сцене появился Спотс-Бинкл. Телеграммы были возвращены ему как не дошедшие до адресата.

Балди удвоил усилия, подгоняя Слайти Туве-Випли, подписывая ему горы чеков. И вскоре серебристая стрела была готова взлететь, выпуская пламя из сопел. Балди, экипированный сетями, высокими болотными сапогами и желтым дождевиком, поднялся на борт и вылетел навстречу тритонам.

– И он их нашел? – спросил я Слайти.

– А как же! – ответил тот, тщательно пережевывая кусок местного бекона. Кажется, ему приходилось с трудом подбирать слова, чтобы внятно передать произошедшее. – Пруд. Посреди поместья. Кишащий тритонами. – Он поднял вилку с ножом, с которых сыпались крошки. – Полное дерьмо!

Еще одна загадка. Спотс-Бинкл, нашедший тритонов в изобилии, должен был плясать при луне, а не рыдать над остатками лосося. В тоне Слайти было что-то странное. Заключительная часть его речи, вероятно, полностью исчерпала годовой запас его слов. Ему потребуется несколько часов, чтобы вновь заполнить его.

Я хотел было немедленно отправиться искать Гривза, чтобы выяснить, в чем тут дело. Гривз обладает удивительным мозгом, возможности которого он постоянно увеличивает, частенько ужиная богатой фосфором рыбой. Но у Глостеров в голове тоже отыщется пара нейронов, и я решил продолжить расследование самостоятельно, поэтому отправился на поиски Балди.

Дом был поистине огромен, он состоял из нескольких секций, но опыт мне подсказывал, что если здесь располагается пруд, полный тритонов, то его берега станут первым местом, куда придет ищущий утешения исследователь-натуралист. Но сначала я должен был найти сапоги и непромокаемый плащ; мой костюм с твидовым пиджаком хотя и были чрезвычайно модными в районе Белгравии, здесь совершенно не годились. Я набрел на дверь в задней части дома, за которой начиналась покатая лужайка, чуть не по щиколотку покрытая мхами. Мой старый школьный товарищ сидел на берегу пруда, поверхность воды в нем дрожала мелкой рябью от непрекращающегося дождя. Впрочем, это был скорее не пруд, а широкая старица реки, отделявшая остров, на котором стоял дом, от небольшой возвышенности, где Слайти Туве-Випли припарковал свою ракету. Каменный арочный мост, перекинутый через узкую водную преграду, соединял два клочка земной тверди.

Оглядев скудный ландшафт, я заметил, что неподалеку от дома кто-то вбил в землю короткий белый кол. Чуть дальше был еще один, дальше еще два, этот ряд спускался к воде. Рядом с берегом валялось несколько колышков, словно кто-то собрался разметить поле для гольфа, но устал и решил пойти выпить чаю.

Неловко подойдя к тому месту, где застыл Балди, я примирительным тоном окликнул его, стараясь, чтобы мой голос звучал весело:

– Привет, Балди!

Он смотрел на воду. Я понял, что, выходя из дому, он все еще был не в себе, потому что, против обыкновения, Балди пренебрег необходимостью одеться подобающе погоде. Одежда его промокла насквозь. Узкие плечи его были опущены, и дождь заливался за воротник. Следовало немало попотеть, чтобы найти более совершенный образ угрюмого отчаяния.