Юность грозовая
Шрифт:
— Как же дальше-то будем жить, Гриша?
— Ничего, Лиза, отобьемся от фашистов — все наладится…
Эти слова отца запомнились Мише. Всякий раз, идя к репродуктору, он надеялся услышать, что враг остановлен, разбит и поспешно отступает… Но вести, как и вчера, были тяжелыми.
Записав названия оставленных неприятелю городов, Миша уныло побрел домой.
…Мать уже вернулась из магазина и хлопотала возле печки.
— Ну, что там? — тревожно спросила она.
— Плохо, отступаем, — отозвался Миша и, не задерживаясь, прошел в горницу.
Там
Миша долго водил пальцем по карте, отыскивая названия городов, упомянутых в утренней сводке Совинформбюро, потом взобрался на стул и с досадой отодвинул красную нитку еще дальше от жирной линии нашей границы.
Позавтракав, Миша ушел в сад — решил окопать молодую яблоню.
В бездонной вышине бледно-голубого неба одиноко парил коршун. То снижаясь, то плавно взмывая ввысь, он зорко высматривал добычу — роющихся в навозных кучах цыплят.
«А что, если фрицы придут сюда? — внезапно подумал Миша, следя за полетом коршуна. — Партизанам у нас даже укрыться негде — кругом голая степь, суслика за километр видно. Вот разве в балках? В них спрячешься, а спина торчать будет. Единственное подходящее место — Сухая балка. К хутору Шумовскому она переходит в такие буераки, что там можно всю нашу станицу запрятать. Сделать там землянки…»
Вздохнув, он принялся рыхлить землю вокруг дерева.
Хрустнула ветка. Миша оглянулся. В несколь ких метрах от него стойл ухмыляющийся Федя Чесноков.
— Ты что это? — удивился Миша. — В разведчики готовишься?
— Напугать хотел, — Федя пригладил пятерней рыжие непокорные вихры и насмешливо сощурился. — А ты чего в небо глядел? Немца, что ли, приметил?
— Думал, — степенно ответил Миша. — До передовой-то всего триста километров. Понимаешь?
Федя от удивления раскрыл рот.
— А ты откуда знаешь? — схватил он друга за рукав.
— По карте вымерил.
— Елки зеленые, так это же совсем близко!.. А что, если нам туда, а?
— Не балабонь, Федька, садись, — Миша тоже опустился на траву. — Вояка отыскался. Наладят нас с фронта в два счета и посмотреть не дадут. Вот если бы в партизаны…
Безнадежно махнув рукой, Федор недовольно проговорил:
— Если да кабы, да во рту росли грибы… Слаб ты в коленках, Мишка. Понял? Да ты не крути носом, правильно, я говорю: боишься ты, вот и все.
— Герой нашелся, — беззлобно возразил Миша. — Сам еще и выстрела не слышал, а туда же…
Мише не хотелось спорить. Запрокинув голову, он продолжал следить за свободным полетом коршуна. Федя, обиженный его безразличием, резко сказал:
— Хватит глазеть в небо, пошли куда-нибудь.
Друзья уже собрались уходить, как вдруг Федя увидел Семку Телегина, прозванного станичными ребятами Васильком за глаза с голубинкой, как весеннее небо. Легко перемахнув через плетень, Василек подошел к ребятам, поздоровался.
— Я всегда говорил, что у Василька особый нюх: идет по следу наверняка, — засмеялся Федя. — Уж он знает, где надо искать.
— А тебя днем дома никогда не бывает, можно не заходить, — отшутился Василек.
Ребята относились к Васильку участливо, знали, что его мать умерла, когда ему было всего пять лет, и все заботы по воспитанию легли на плечи семидесятилетней подслеповатой, но еще шустрой бабушки. Отец Василька, работая на железной дороге кондуктором, подолгу не бывал дома.
— Ты чего залез в Танькнн двор? Думал, и мы там? — Федя подмигнул Мише. — Или ты сбился с курса? Признайся!
— Так ближе, — Василек помолчал и спросил: — А тебе не все равно? Где хочу, там и хожу.
Федя притворно захохотал:
— Ну и ближе… Все равно, что в Сухую балку через Гусевский хутор!
— А это не твое дело, — начал сердиться Василек, но, перехватив внимательный взгляда Миши, умолк.
— Скажи уж лучше: ходил в гости к Тане, — продолжал донимать его Федя. — Вчера стояли с ней возле колодца целый час, не меньше.
— Нужна она мне, — Василек зарделся, опустил голову и принялся разглядывать свои ботинки.
Поняв, что Василек обиделся, Федя оставил его в покое и, глядя куда-то вдаль, стал насвистывать свою любимую песенку «Расцветали яблони и груши…»
А Миша тем временем думал: «Почему Василек разозлился, когда его спросили, зачем он попал во двор Тани? О чем они разговаривали у колодца? Может, Федька все врет: «целый час стояли». Холодовы дадут ей постоять…» Он незаметно бросал на Василька любопытные взгляды и, не решаясь о чем-либо спросить его, сердился на себя. «Василек болтает с ней целыми часами, а я двух слов не могу связать. И откуда у него такое? На уроках всегда мямлил, а тут…»
2
Холодовы приехали в Степную незадолго до войны и купили большой дом под железной крышей, к которому примыкал обширный двор с сараями и навесами.
Семья была у них небольшая: отец, мать и сын Степка, худощавый паренек с бледным лицом и длинными руками, — ровесник Мише, Старшего сына Ефима за год до войны призвали на срочную службу. Последнее время о нем ничего не было слышно. Глава семейства — Максим Прохорович, вступив в колхоз, пас табун лошадей. Его жена, полная женщина с крупным мясистым лицом, занималась домашними делами и редко показывалась среди людей.
На второй месяц войны к Холодовым приехала племянница — Таня Пухова. Раньше она жила с родителями в Житомире.
Через неделю, проводив в стадо корову, Холодова вернулась в комнату и, остановившись возле кровати Тани, громко сказала:
— Ты, милая, не на этот, как его… курорт приехала, хватит отлеживаться.
Таня открыла глаза и, еще не поняв, о чем ей говорят, улыбнулась. Но увидев нахмуренное лицо Холодовой, села, опустила на пол босые ноги и проговорила:
— Я сейчас, тетя, оденусь…