Юность кудесника
Шрифт:
– Как?
– А посади вон на плаху…
Оба посмотрели в угол, где стоял набрякший негативной энергетикой замшелый плоский пень, на котором, согласно легенде, простился когда-то с жизнью известный Рафля.
– В самый раз для барабашки, – заверил Ефрем. – Заодно угланчиками подхарчится… Вон их сколько! Роем ходят…
Действительно, даже не навострившийся ещё глаз ученика и то различал слабое поползновение стеклистых пузырьков над трухлявым древесным обрубком.
– Это с тех пор отрицаловка не выдохлась? –
– Подновляем помаленьку… – не стал запираться колдун. – Да и начальный заряд сильный был… Мало, что казнили, ещё и надсмеялись! Рафле-то, слышь, стрелецкий полковник предложил: выбирай, мол, сам, что тебе отрубить…
– А он?
– Отрубите меня, говорит, ваша милость, всего сразу.
– Ловко! – восхитился Глеб.
– Чего ловко-то? – насупился колдун. – Всё равно четвертовали… Ироды! Ну давай тащи сюда инвалида своего…
***
В отличие от тамтама, туттут требует длительного нагрева – и всё равно звучит глуховато. Плотно задрапировав застеклённую бойницу байковым одеялом, Портнягин расположился на коврике в позе астраханского лотоса, зажёг свечи, спиртовку и, сунув руку под топчан, не обнаружил там инструмента.
– Шутик, шутик, поиграй и отдай! – процедил он, нечеловеческим усилием воли смирив соблазн сразу же прибегнуть к матерному ритуалу.
Выждав, взял одну из свечей, посветил под дощатое ложе. Нету.
Встал, включил лампочку. Туттут преспокойно лежал на топчане. И Глеб Портнягин заматерился всуе.
Дверь чуланчика приоткрылась.
– Воюешь? – насмешливо полюбопытствовал старый чародей, окидывая зорким оком спиртовку, свечи, туттут, задрапированное оконце, магические знаки на полу, меловой круг и лежащую посередине финку с наборной рукоятью.
– А чо она! – в остервенении проговорил Портнягин.
– Она? – опешил колдун. – Барабашка? Они ж бесполые!
– Его счастье! – проскрежетал доведённый, видать, до белого каления ученик. – Оторвать нечего, а то бы…
– Опять спрятал что-нибудь?
– Всю медитацию мне сломал! – Глеб задул свечи, погасил спиртовку, сорвал одеяло с окна. – Весь расслабон…
– А чего ты хотел-то? Финку, что ли, на остриё поднять?
– Ну!
– Так вроде уже…
Портнягин обернулся. Холодное оружие стояло отвесно в центре мелового круга – и даже не покачивалось.
– Брысь! – рявкнул Глеб.
Финка упала со стуком.
– Вот ведь дёрнуло меня… – гневно отфыркиваясь, ученик чародея швырнул одеяло на топчан. – Пожалел дистрофика… Нет, но за неделю так обнаглеть, а? Подыхал ведь… А теперь, глянь, отъелся на наших угланчиках – щёки из-за спины видать!
– Щёки? – прыснул колдун. – Откуда?.. Не щёки это, Глебушка, это у них ощущалки такие. Два пузыря, как у лягушки:
– До октября?! – ужаснулся Портнягин. – Да я его в святой воде утоплю до октября! Своими руками!.. – Устыдился, поднял с пола нож, положил на тумбочку. – Может, отнести подальше в астрал да оставить? – понизив голос, озабоченно предложил он.
– Попробуй, – одобрил колдун.
Бородёнка у Ефрема Нехорошева произрастала реденько, поэтому спрятать в ней ухмылку было крайне затруднительно.
***
Неизвестно, привёл ли Глеб свою угрозу в исполнение, но, судя по его день ото дня мрачнеющей физиономии, привёл и не однажды – разумеется, каждый раз при возвращении обнаруживая в чуланчике всё того же Шутика, успевшего вернуться раньше.
Старый колдун Ефрем Нехорошев (сам забавник не хуже барабашки) с наслаждением истинного ценителя наблюдал за развитием непростых отношений воспитанника и приёмыша. Его-то вся эта история, можно сказать, не коснулась. Учёная хыка быстро поняла, что Шутик свой, однако тот, умудрённый горьким опытом, в комнату кудесника по-прежнему даже и дрыхальца сунуть не смел, предпочитая бедокурить в тесных пределах Глебовых владений.
Так продолжалось около недели. А потом что-то вдруг изменилось. Старый колдун почуял это сразу. Портнягин уже никого не сулил утопить в святой воде, да и сдавленного мата за гипсолитовой переборкой больше не слышалось.
– Помирились, что ли?
– А чего ссориться? – невозмутимо отвечал Глеб. – Нормальная зверушка…
– Не прячет больше ничего?
– Ну так возвращает же…
Наставник мудро ограничился кивком. И правильно сделал. Загадочной молчаливости Глеба хватило не надолго.
– Знаешь, Ефрем… – признался он ни с того ни с сего. – А память-то у меня, оказывается, хреновенькая была…
Признание прозвучало неожиданно, поскольку самокритичностью Портнягин не отличался никогда.
– Ну-ка, ну-ка… – с живым интересом поворачиваясь к ученику, подбодрил колдун.
– Достал он меня, – честно сознался Глеб. – Аж зажлобило! Дай, думаю, и я над ним приколюсь. Говорю: «Шутик, шутик, поиграй и отдай…» А всё на месте, ничего не пропадало, прикинь…
– Та-ак… И что?
– Поворачиваюсь, смотрю: лежит на тумбочке сотик – месяц назад на проспекте спёрли… Я опять: «Шутик, шутик, поиграй и отдай!» Приносит цепочку – мне её однажды на Чумахлинке друганы утопить помогли. И началось… Вот не поверишь: что пацаном посеял – всё нашлось. Прямо в чуланчике!