Юность воина
Шрифт:
— А что надо?
— Леди Жаклин в обмен на отказ в дальнейшем от всех претензий получила всех воспитанников школы Храма, попавших туда на сомнительных основаниях после Черной смерти и оставшихся на обучении, — девятнадцать человек. Они прибыли сюда в прошлом месяце, и она отдала их тебе.
Блор невольно крякнул. Как отнестись к подобной новости, он не очень представлял. Действительно правильно сделала, выехав навстречу. Выглядеть идиотом, получив неожиданный подарок, ему не очень хотелось.
— Зачем?
— Мне представляется, она тебя вяжет, — очень тихо сказала Шарлотта. — Красиво и
— Никогда об этом не задумывался. Детство, — он хмыкнул, — оно осталось где-то там, далеко за спиной. Я все время боролся с кем-то или с чем-то, за то, что считал правильным. Я считал долг важнее всего, а меня называли тупоголовым упрямцем. Но я не мог иначе. Кроме долга, у меня ничего не было. Дойти, сделать — нет ничего важнее. Через силу и сжав зубы. Мои люди? Наверное, так и есть, и это работает лучше любого якоря.
— Я позволила себе официально разорвать все кабальные договоры, мой господин, — сказала Шарлотта. — Всем выписала вольные от твоего имени.
— Я сам тебе дал такое право перед отъездом, — отрезал Блор, — экономка моя. Ты поступила правильно. Они сами решат — оставаться или уйти.
— Не каждый захочет стать фемом.
— А у тебя уже и список имеется?
— Конечно, — слегка улыбнулась, — господин мой. Я со всеми говорила. Через три года у тебя появятся пятеро, помимо Денеса.
— А остальные?
— Это Кнаут, а не город в метрополии. Мы достаточно лояльно относимся к приезжим ремесленникам и купцам. Придется заплатить леди за разрешение работать на ее землях. Сдать экзамен в цеху мастеров, показав умение, и устроить попойку. «Никто не может стать мастером иначе, как достоверно утверждая, что три года изучал специальность в качестве подмастерья и вел себя достойно и честно. Мастером же он может стать не раньше, чем проработав здесь четверть года у одного из мастеров и сделав шедевр, как предусмотрено уставом», — процитировала наизусть устав. — Если они не умеют работать, все равно не придут с заказами. Сапожники, шорники, кожевники и парочка портных в поместье не лишние.
— Как хорошо, что я богат и хватит каждому на попойку!
Блор не сомневался в квалификации остальных воспитанников. На самом деле он и в своей нисколько не усомнился. Он тоже умел все это. Другого занятия для воспитанников в Храме не имелось. Пришлось изучать практически тайны пошива обуви, одежды и сбруи для животных. Вот желания всю жизнь этим промышлять в себе не обнаружил. Ни тогда, ни потом.
— Кто богат? — изумилась Шарлота. — Ты не представляешь, мой господин, что такое настоящее богатство! Когда барон Бауш приезжал в гости к… — она явно проглотила слово, не желая поминать дядю нынешней леди, — …предыдущему лорду, впереди ехали герольды со знаменами и серебряными горнами, в которые они дули, проходя мимо любого населенного пункта. За ними двигались конники, облаченные в сверкающие доспехи, затем карета с бароном, пешая охрана, оруженосцы, слуги, телеги с имуществом.
— Почему-то я не слышу в голосе восхищения.
— Они так медленно двигались! Но зато смотрелось очень впечатляюще. Люди стояли на обочине и улице с открытыми ртами. Не каждый день увидишь подобное зрелище.
— Цирк, видимо, редко в вашу глухомань приезжает.
Шарлотта хихикнула, прикрыв рот ладонью.
— Почему у меня вечно ощущение, что ты притворяешься, а на самом деле мудрее, господин мой?
— Тяжелая жизнь учила. Глупые и слабые вешались или в послушники шли. В нашей компании присутствовали дети фемов, ремесленников, купцов и крестьян. Приходилось вечно доказывать, что не в возрасте счастье и не в силе. Надо было оказаться лучшим во всем.
— И получалось?
— Не всегда, — честно ответил Блор, — хотя и старался.
— Я ненавидел Храм, — говорил он часом позже, перед внимательными лицами слушающих — хорошо знакомых парней.
Всем им было от тринадцати до семнадцати. Два с лишним года они росли без него, однако никто не изменился настолько, чтобы не узнать. Всех их он помнил. Их лучшие и худшие качества. И все они знали его.
— Его строгую подчиненность, регламентацию и томительное однообразие дней, отсутствие всякой возможности уединиться, необходимость беспрекословно подчиняться. То издевательское и жестокое обращение со слабыми и со всеми, кто имел силы возражать или поступать вопреки правилам. Я ненавидел, как наверняка и все вы. И все же встреть сегодня кого из тамошних жрецов — я бы не стал его убивать, даже имея возможность. Именно Храм сделал меня тем, что я есть, закалив и научив идти до конца. Через силу, с ненавистью, но и упорством. Он воспитал меня, и без него я бы просто умер, не готовый сражаться до последней капли крови в моих жилах.
Он сделал паузу, дожидаясь возражений. Тишина была полной. Даже те, кого он назвал по именам (спасибо Шарлотте, хотя он и сам бы догадался, все-таки знал каждого) и сразу отделил, не шевелились и не переговаривались.
— Мы все прошли через это. Пусть по крови мы не родичи и устремления разные, тем не менее мы братство. Ваши беды и проблемы — мои тоже. Радости и горе ваши для меня не чужды. И не так важен ранг или положение. Не столь важна каста. Но это не значит, что глупость, преступления или нарушение обязательств мы обязаны покрывать и скрывать. Надеюсь, вы меня поняли.
Одобрительный гул.
— Когда рожденному фемом исполняется тринадцать, он может отправиться к своему сюзерену, и если тому требуются люди, начинается обучение. Обычно это происходит позже, но и дома он не теряет времени и тренируется. У вас не было такой возможности. Я это знаю, и вы это знаете. Придется догонять. Если не жаждете сдохнуть в первой же стычке, будете выполнять все. Скажу квакать — станете! Снисхождения не будет! Кто не хочет трудиться до потери сознания, пусть сам уйдет. Справедливости на свете не существует. Проявляющий лень умрет первым. Это не я так говорю, так судят боги. Или идете до конца и подчиняетесь приказам, или фемом вам не стать. Вас опояшут по результатам экзамена и не позже трех лет. Кто доживет. Все. Сегодня мы отдыхаем и празднуем. Завтра начнется настоящая жизнь.