Юность. Сборник деревенских рассказов
Шрифт:
Я пошатнулся и упал в снег, но не от избытка чувств – это был резкий и сильный толчок в спину. И опять выстрел. Я соскочил и перезарядил ружье. Передо мной лежали уже два волка. Это Леха. Он первый стрелял и первый перезарядился, а сзади на нас кинулись еще два волка. Один сбил меня с ног и тут же поплатился за это жизнью, а второй кинулся бежать назад и теперь со скоростью пули улепетывал. Он скрылся в зарослях ивняка и, вероятно, оттуда следит за нами.
Я почувствовал, как сильно бьется сердце. Я весь вспотел, адреналин бурлит в крови. Как-то растерянно и неестественно поблагодарил Леху и принялся помогать ему и Мишке закапывать волков в снег, чтобы вернуться за ними завтра. Сегодня обдирать их и тащить шкуры, не было ни сил, ни времени.
Неожиданно сверху показался свет фар и глухой рык моторов. Но как, ведь дорога заметена?.. Если
Вот уже замелькали впереди ровные крыши домов, тусклые огоньки фонарей. Показалась впереди черная кривая полоска замерзшей речки. Донесся слабый лай собак. Родная деревня приветствовала нас как могла – дымом и теплом, с уютом и любовью. Я почувствовал себя героем, перешагнувшим через смерть. Душа разрывалась на части от радости. Неужели мы дошли? Может это сон? Нет – не сон: бабушка встречает меня поцелуями и пирогами с чаем, значит точно не сон. Вот и дед снимает свои очки, счастливо обнимая меня, Васька путается под ногами, весело мурлыкая, и Махонька вертит своим пушистым хвостом, подпрыгивая на задних лапах…
Зимние каникулы в деревне у бабушки.
Январь 2001 года.
Дедушкина история
Деду моему уже 60 лет. Живут они вместе с бабушкой в деревне. Держат куриц, свинью и для души – двух котов и собачку. Живут они не богато, как и многие в деревне, но и голодные никогда не бывают.
В деревне деда все знают и уважительно называют Петровичем. Проработал он на заводе трактористом целых тридцать семь лет, а сейчас уже на пенсии, но все же с завода не ушел – устроился охранником в проходной. Работает одни сутки из четырех. И почему-то, как ни зайдешь, у него всегда полная проходная рабочих. Смеются, в карты играют, курят, а иногда и выпивают. Любят его люди. Никогда ничего плохого о нем не скажут. Он людей тоже любит, и ко всем относится с душой. Любит он также за грибами ходить, за ягодой, за дровами, в согору с тележкой и рыбачить в общем, от природы все в дом несет. Но из всего этого все же больше он любит рыбачить. Целыми днями может на пруду или на речке сидеть. Бывало, приедет с речки на велосипеде, привезет полную кошелку пескарей и начинает рассказывать, какой у него карась огромный сорвался, да как он его тащил, а бабушка его подзадоривает, мол, ври, ври больше, хоть бы раз ты нам этого карася показал. Но это она не со зла, а чтобы завести его еще больше. А дед в азарте не понимает, что над ним подшучивают, и еще больше начинает доказывать. Интересно на него в этот момент смотреть. Но больше всего я люблю, когда он истории из своей жизни рассказывает. Обычно это бывает зимой, в морозные вечера, когда все поужинают, бабушка садится вязать носки или варежки, сестра Танюшка – рисовать, а мы с ним – в карты играть. Вот тогда я и начинаю его упрашивать рассказать мне что-нибудь интересное.
– Вот когда оставишь меня дураком в картах, тогда и расскажу, – обычно отвечает он мне.
Но сделать это не так-то просто. Дед у меня игрок умелый и всегда играет с умом. И вот, когда мне это все-таки удается, он начинает какой-нибудь рассказ…
– Был я, значит, на сенокосе. Далеко от деревни – километрах в пятидесяти будет. Это около самой тайги – матушки. Сутра меня туда забросили. А косилка у меня хорошая на тракторе стояла – сено штабелями падало. Все бы ничего, только жара днем невыносимая и мухи донимают. Но мне привычно – не в первой. Так до обеда промучился и пошел полежать под березкой, передохнуть. А косил я в тот раз дяде Мише. Вот, значит, лежу и думаю, что-то он с обедом запаздывает. И тут вижу – едет. Подъехал к самой березке и остановился. Вылез, посмотрел на меня, потом на покос и говорит:
– Я, слышь, чё, говорю-то – хорошо косишь. Смотри, че, привез-то, – доставая трехлитровую банку с медовухой и улыбаясь во весь рот, похвастал дядя Миша, – у старухи своей выпросил, говорю ей, дай винца-то, человек ведь сутра уже старается!
Ну, значит, пообедали мы с дядей Мишей. Особенно пирожки с капустой вкусные были, до сих пор помню. Выпили по кружечке и закусили этими пирожками. Потом еще выпили. В общем, так мы всю банку допили и спать, значит, оба завалились – крепкая медовуха оказалась.
Проснулся я часов в пять вечера. Разбудил дядю Мишу, отправил домой, а сам опять косить начал. Круга два еще сделал и слышу, что-то в косилку попало. Вылез я из трактора, оглядел косилку, а на ней кровь и клочки шерсти. В общем, молодого зайца-бедняжку подкосил. Ну, раз уж убил, думаю, так возьму домой – бабка на ужин приготовит.
Весь день я и прокосил там. Уже вечереть начало, а мне еще один круг оставался. Все, думаю, надо домой собираться, и тут, как назло, трактор заглох. Заводил, заводил – бесполезно. Ну, значит, пока я с ним провозился, уже совсем стемнело. Решил я тогда заночевать там, утром все равно меня хватятся, и кто-нибудь приедет.
Натаскал я дров, банку из-под медовухи наполнил водой из родника и решил зайца зажарить. Содрал шкуру с него, выпотрошил, надел на вертел и подвесил на рогатулины, которые с обеих сторон костра в землю воткнул. От обеда еще остались соленые огурцы, пара пирогов, вареная картошка и соль. Ну, думаю, поем сейчас и спать лягу, настелил себе травы скошенной, которая уже за день подсохла и, устроившись на ней поудобней, начал зайца над костром вертеть. Ночка выдалась теплая, и без ветра. Небо звездное-звездное и тишина кругом, только изредка где-нибудь лось затрубит, да птички поют. Деревья в стороне чуть колышутся, словно убаюкивают меня. А искры от огня, влетая ввысь, взрываются на тысячи маленьких огоньков-звездочек и разлетаются по небу, снова потухая.
Пока я наслаждался всей этой красотой, заяц чуть было не подгорел, хорошо я вовремя спохватился. Заяц поджарился до румяной корочки, которая звонко похрустывала на зубах. А о запахе уже говорить нечего. Наевшись досыта, я прилег на мою травяную постель и решил попытаться заснуть. Но голова была перегружена разными мыслями. И как я ни старался, уснуть все равно не смог. Так, отгоняя надоедливых ночных мошек и комаров, я пролежал примерно с час, а потом все же уснул. Сон мой был беспокойным и страшным. Проснулся я часа в три ночи в холодном поту. Но наяву меня ожидало, можно сказать, продолжение моего сна. В нескольких метрах от меня, напротив леса, копошился Михаил Потапыч и пристально смотрел на меня, по-видимому, боясь подойти из-за рубиновых огоньков горячих углей.
– Так, только этого мне и не хватало, – подумал я, – до леса мне точно не добежать, так что лучше, наверно, на трактор залезть. Около костра ножик есть, надо его с собой прихватить, – продолжал размышлять я.
И тут мне в голову пришла другая идея: "А может, лучше переждать все, притворившись спящим, или хворосту в костер накидать, может, медведь испугается". Но мишка вовсе и не думал пугаться. Угли уже почти все потухли, и он, словно подслушав мои мысли, и почувствовав страх, сделала еще один шаг в мою сторону. Это подтолкнуло меня к действиям. Я резко встал и, подскочив к костру, накидал в него хвороста. Затем подобрал нож и, приготовившись к бою, встал напротив медведя. Но это ничуть не смутило его, и он твердым, уверенным шагом направился ко мне, принимая вызов. "Да, таким ножом как этот, только сало резать, – подумал я, – надо убегать, пока не задрал". Но убегать было некуда, оставалось только залезть на крышу трактора и ждать, что будет. Так я и сделал. Мишка медленно, ступая осторожно, мягко переставляя лапы, обошел вокруг моего видавшего виды "Белоруса". Его шерсть переливалась под светом луны. На лапах были видны мощные и длинные кривоватые когти. Жир и мускулы, сотрясаясь от движений, напоминали о силе медведя, а две маленькие черные горошины на морде злобно сверкали в темноте. Вдруг он остановился, встал на задние лапы и злобно, пронзительно заорал. Тут я вспомнил, что медведи любят слушать песни, и решил спеть что-нибудь, чтобы успокоить эту ходячую тушу. Я запел то единственное, что пришло мне в голову:
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь…
Медведь оторопел и сел на землю. Чуткие коричневые ушки навострились, а глаза проявляли уже интерес ко мне, а не злобу. Тогда я еще громче продолжил:
Да здравствует созданный волей народов
Единый, могучий Советский Союз!..
Допев гимн до конца, я начал "В лесу родилась елочка…". Так с каждой песней мишка расслаблялся все больше и больше. Теперь он уже лежал, положив огромную морду между лап. Казалось, что он уже спит, но стоило мне прекратить петь, как он снова поднимался и вопросительно глядел на меня.