Юность

Гетто Виктория

Время от времени бросаю бесцеремонные взгляды на скорчившуюся внутри яйцевидной клетки саури. Её стандартный пилотский костюм кланов, только без знаков различия, наводит на мысль, что она не член экипажа, а пассажирка. Поэтому её и запихнули в капсулу последнего шанса, пожертвовав всеми остальными. Молодая. Даже младше меня нынешнего. Не говоря уж обо мне предыдущем. Длинные пепельные волосы, забранные на затылке в пучок, две длинные пряди, как принято, выпущены у висков, оставляя чуть прикрытыми не очень длинные острые аккуратные ушки. Вообще саури практически не отличаются от нас, людей. Во всяком случае, внутренние органы у нас идентичны. Так, несколько внешних отличий: чуть более тонкие кости, что сказывается на внешнем облике и фигурах. И отсутствует извечный бич людей – ожирение. Поэтому все наши человеческие женщины остро завидуют самкам саури, те просто не знают таких слов, как целлюлит или лишний

вес. Всегда, в любом возрасте, после любых родов – идеальная фигура, поэтому зависть никогда не утихнет… Отвлёкся. Личико… Идеальный овал с тонким прямым носиком, пушистые длинные брови и столь же длинные пепельные ресницы. Губки… Пухлая нижняя, чуть потоньше – верхняя. Между бровей – какой-то символ. Естественно, вытатуированный. Похоже, это метка клана. Правда, какого, я не знаю. Их у саури чуть ли не тысяча. Хорошо, хоть язык для всех общий… Необходимый минимум мне известен. Обучают у нас этому переливчатому наречию в обязательном порядке. Как-никак – основной враг человечества, война с которым с небольшими перерывами длится уже больше тридцати лет… Ноги у пленницы длинные, стройные, просто умопомрачительной формы. Их не различить под мешковатыми штанинами, но строение тела самки мне хорошо известно. Руки тонкие, с узкими кистями, на которых так же, как у нас, по пять аккуратных длинных пальчиков, можно даже сказать – музыкальных, с ухоженными ногтями. Таков внешний вид моей пленницы…

Я ем и замечаю, как саури сглатывает слюну. Украдкой, таясь от моих взглядов. Девчонка явно голодна. И даже очень голодна. Случайно уловил негромкое бурчание в её желудке. Тем лучше. Для меня.

Покончив с едой, наливаю себе натты, местного напитка, очень похожего на кофе и по вкусу, и по действию.

Сейчас все мои люди трудятся снаружи, тщательно разгребая снег и снося всё найденное в кучи. Когда закончат, я бегло просмотрю все находки, отсортирую полезное и нужное, и начнётся погрузка. А потом – обратный путь домой. За корпусами же упавших кораблей приедут позже. И скорее всего, без меня, потому что мне предстоит вассальная обязанность перед императором Рёко. Год службы вместе со своими людьми. Эх, как же не вовремя. Ну да ничего. Дож потихоньку станет перевозить свалившееся с небес богатство в Парду, а когда закончится срок обязанности, я вернусь и разберусь со всем окончательно. Впрочем, обоз у меня большой, почти сто саней и триста человек сервов. Так что останется здесь мало чего. Мой старый транспортник вёз обычный набор контейнеров для армейских лавок. Одежда, всякая мелочовка вроде новых кристаллов с развлекательными записями, ширпотреб, прочее барахло. Ни оружия, ни станков – словом, почти ничего из его груза мне здесь особо не нужно. Вот будь у меня колониальник, колониальный транспорт, – тогда да. А так… Хотя у моего механика большая коллекция всяких инструментов, – у парня был бзик по этому поводу, он тащил на «Рощицу» всё, что только мог… Эх, Коля… Перед глазами на миг появляется его широкое скуластое конопатое лицо с зелёными глазами. Весёлый, вечно благоухающий вакуумной смазкой. А умер так нелепо, от декомпрессии. Первый же метеорит прошил корпус корабля насквозь, просадив моторный отсек, и атмосфера мгновенно улетучилась через микропробоину. Надеюсь, он не успел понять, что произошло… Мой человеческий корабль тоже сильно разбит. Практически так же, как эсминец саури, так что особой надежды найти его богатства нет. Но если найдутся, тогда я смогу нарезать валы и винты для суппортов…

Тянусь за сладкой булочкой и перехватываю горящий ненавистью взгляд саури. Чуть дёргаю краешком губы в ухмылке. Самка отворачивается. Лениво отщипываю от сдобы по небольшому кусочку, тщательно прожёвываю. Девчонка пытается переменить позу, но со связанными руками и ногами это не так-то легко. Тем более в этой варварской клетке. Раздаётся резкое шипение. Ага! Похоже, зацепилась раной за прут, и ей больно. Точно! Вижу, как вздрогнули её плечи, и она даже на мгновение откинула головку. Потом утыкается в поджатые к себе колени и молчит. Ну что же…

Вспоминаю уже почти забытые звуки их языка, вбитые в меня с помощью глубокого гипноза:

– Как твой имя?

Может, не очень правильно с точки зрения грамматики, но уж на что способен. Поэтому прости меня, девочка. Та резко оборачивается, недоверчиво смотрит на меня. Приходится повторить, на этот раз правильно построив фразу:

– Как тебя зовут, саури?

Тишина. Потом мягкий грудной голос отвечает:

– Откуда ты знаешь наш язык, хомо?

– Вопросы здесь задаю я. Отвечай, самка.

Она прищуривает свои ярко-серые глаза, что-то неразборчиво шипит. Что же…

– Вижу, тебе нравится сидеть голодной.

Верчу в руках куриную ножку. Вкусную. Покрытую желтоватым жирком. Саури снова сглатывает слюну, гордо отворачивается. Твои проблемы…

– Мне вообще-то всё равно, как к тебе обращаться. Так что можешь молчать. Но – голодная.

Бросаю мясо обратно на блюдо, затем накрываю клетку тканью. Не замёрзнет, и ладно. В шатре тепло. Звоню в колокольчик. Вскоре появляется слуга. Показываю на стол:

– Убрать.

Тот сразу принимается за дело. Потом, словно вспомнив что-то, вздрагивает:

– Сьере граф, а что это за исчадие Нижайшего? – И показывает на покрытую тканью клетку.

– Это не исчадие Нижайшего. Просто несчастная переболела редкой болезнью. Не слышал? Биномом Ньютона.

Слуга отрицательно мотает головой. Кажется, та сейчас отлетит. Изо всех сил удерживаясь, чтобы не рассмеяться, выдаю на-гора:

– Те, кто заболел и смог выжить, после неё становятся такими – серая кожа, светлые волосы и глаза, острые уши.

Парнишку передёргивает.

– Какой ужас! Сьере граф, а если она больна, то почему вы держите её в клетке, а не лечите?

…Что бы такого сказать, а? Придумал!..

– Спасаю вас от заражения. Вдруг она плюнет на вас, тогда вы станете такими же. Если, разумеется, выживете.

– Получается, это страшная болезнь, сьере граф?

– Очень страшная. Человек перестаёт делать что требуется, начинает только думать. Над самыми простыми вещами. А потом из головы у него начинают расти уравнения и квадратные корни.

– Корни?! Квадратные?!!

– Да. Представляешь? Именно квадратные. И пока они не отсохнут сами – ты всё думаешь, думаешь, а голова у тебя распухает до такой степени, что становится больше тела. Ну а когда корни созревают и отсыхают, становится вот такой, как у неё. Ушастой.

– Какой ужас… – бормочет парень и, собрав посуду, торопливо убегает.

Я, не выдержав, всё-таки смеюсь, пусть и вполголоса. Подхожу к кровати, стаскиваю сапоги, ложусь поверх одеяла, накрываясь меховой полостью. Раздеваться полностью лень, потому что скоро опять подниматься и идти контролировать, как продвигаются дела у сборщиков-поисковиков. Того, что, вернувшись, люди разболтают всем о находке, я не боюсь. О том, что это упало с неба, знает лишь Юрика дель Рахи. А она – ещё одна компаньонка моей матушки. Для всех остальных же – это остатки строений древних людей. Нормальная легенда. Теперь ещё пойдут страшные рассказы про Бином Ньютона, спящий в развалинах… Снова беззвучно смеюсь и незаметно для себя засыпаю.

Ближе к вечеру меня бесцеремонно будят. В шатёр вваливается Грам с радостным криком:

– Сьере граф, прокопали!

Пояснений не требуется. После собственных похорон я распорядился выкопать туннель к люку человеческого транспортника, который лежит на боку. И вот теперь я могу попасть внутрь. Как и Малый Лист, корабль здорово раздолбало. И особой надежды, что передатчик уцелел и я смогу подать сигнал бедствия на родину, у меня нет.

Торопливо вскакиваю с койки, напяливаю сапоги, набрасываю свой любимый, подбитый мехом чёрного волка плащ и выскакиваю наружу. На улице уже сумерки, но это не страшно. Вместе с семенящим сбоку Грамом спешу к раскопу. Яма, скажем так, впечатляет. Осматриваю люк. Нет ни перекосов, ни вмятин. Значит, техника может сработать. Откидываю крошечную панель сбоку входа. Неудобно, потому что она над головой. Ну да справимся. Набираю намертво впечатанную в память комбинацию. Мгновение ожидания – и массивная диафрагма с тихим гулом складывается, уходя в обшивку. Ура! Грам стоит рядом с открытым ртом. Включается автоматика, разгораются лампы освещения – становится светлее. Отлично! Даже не мог мечтать о таком! Реактор, как я вижу, работает. А что сейчас панели тускло светятся, так, простите, четыре года на консервации! Да ещё в вакууме. Минимум пять суток нужно для выхода на нормальный рабочий режим после такого. Впрочем, время пока терпит, а там всё станет ясно. Но сейчас мне необходимо сделать одну вещь. Очень важную и нужную…

Легко подтягиваюсь на руках и оказываюсь внутри. Осматриваюсь. Можно пройти дальше. Правда, придётся карабкаться на четвереньках, но сейчас мне не до сохранения достоинства, и я лезу вверх по лежащему почти под острым углом коридору. Да будет благословен тот, кто придумал покрытие для космических кораблей! Ноги по нему не заскользят при всём желании, и я поднимаюсь по стене, словно по обычной дороге. Куда сложнее удержать равновесие. Но я справляюсь… Вот и рубка. Увы, в стене зияет рваная пробоина, через которую внутрь летит снег, идущий снаружи. Панель электронного мозга мертва. Причём необратимо. То ли метеорит, то ли снаряд саури разворотил хрупкую начинку, и всё вокруг блестит крошевом интеллектпанелей. Так что мнемокристалл управления, положенный мной первым перед смертью в подлокотник командирского кресла, бесполезен… Ладно. Сейчас и темно, и уже поздновато. Завтра с утра посмотрю более тщательно. С этой мыслью выхожу из рубки.