Юные годы
Шрифт:
— А ты будешь молиться о том, чтобы получить стипендию Маршалла? — сдавленным голосом спросил Гэвин.
— Да… боюсь, что буду, Гэвин. — Я опустил голову и, помолчав немного, добавил в порыве великодушия: — Но, если мне не дано будет получить ее, я буду молиться, чтобы получил ее ты. Ты такой славный, Гэвин, совсем непохож на большинство жителей нашего городка и на моих родственников тоже… Ты же знаешь, с каким презрением они смотрят на католиков. Ну разве это не глупо? Совсем на днях каноник Рош показывал мне альманах, где написано, что среди католиков есть тридцать два герцога; подумать только — тридцать два герцога… а у нас в Ливенфорде только и слышишь… Ну да ладно. Но именно поэтому я и хочу добиться стипендии, хочу показать всем им, — в голосе моем зазвучала трагическая нотка, — что человек, которого презирают, может стать великим человеком… замечательным ученым… своего рода спасителем человечества… быть может, он примирит науку с религией… быть может, примирит все религии между собой.
И, потрясенный этой грандиозной перспективой, я умолк.
— М-да, — медленно произнес Гэвин. — Чертовски скверно, что нам придется оспаривать друг у друга эту стипендию. Ничто, конечно, не должно стать между нами. Но борьба будет не на жизнь, а на смерть. — Он слабо усмехнулся. — Я ведь тоже знаю кое-какие молитвы…
Из бархатистой тьмы выплыла луна, прятавшаяся за горой, и мягким светом озарила воды, заиграла на их зыбучей черной поверхности. Мы подплыли к берегу, деревья стояли темные, неподвижные, точно плюмажи у лошадей на похоронах некоего бога. Нет, это были не плюмажи, а просто деревья… деревья, росшие на затихшей прекрасной земле, купавшиеся в первых сумерках мироздания.
Вдруг в чернильном мелководье плеснула невидимая рыба, и настроение наше тотчас изменилось. Я смутно увидел, как Гэвин потянулся за удочкой, услышал, как он прошептал:
— Наконец-то хоть одна попалась.
Я тихо вел лодку вдоль берега, бесшумно опуская в воду весла. Затаив дыхание, следил я, как Гэвин разматывает леску; он сидел выпрямившись, совсем неподвижно, только правая рука медленно, ритмично двигалась. Вот мелькнула удочка, блеснула мокрая леска, прорезая тьму серебристой дугой, и где-то далеко бесшумно погрузилась в воду.
Вдруг еще один всплеск, погромче, и, вздрогнув от возбуждения, я увидел, как конец удочки Гэвина согнулся, точно натянутый лук, почувствовал, как задрожали от напряжения его руки. В тишине застрекотало колесико, и я услышал голос Гэвина, прошептавшего сквозь стиснутые зубы:
— Держи лодку подальше, Роби. Нельзя, чтобы она ушла под дно.
Рыба прыгала и металась как сумасшедшая в жидкой черноте, а, когда она выскакивала на поверхность, вместе с ней взлетал сноп драгоценных камней. Гребя в противоположную сторону от того места, где плясал конец удочки Гэвина, я всячески старался держать лодку так, чтобы рыба не могла уйти под наш киль. Теперь уже не было нужды соблюдать тишину. Я бил веслами по воде так же неистово, как билась рыба. Каждый новый ее рывок заставлял меня яростно нажимать на весла.
— Отлично, — задыхаясь, бормотал Гэвин. — Ведь это лосось. И не маленький. — И через минуту: — Подними весла.
Рыба боролась с такою силой, что казалось, вот-вот она оторвет Гэвину руки, а он, хотя и знал, какая тонкая нить связывает его с нею, не уступал ей ни дюйма.
Медленно, осторожно стал он сматывать леску. Луна высветила его сильное тело и юное решительное лицо, в которое я впился горящим взглядом, ожидая новых приказаний.
Лосось теперь меньше метался, Гэвин подтягивал его к лодке.
— Я уже вижу его, — сказал Гэвин тихим охрипшим голосом. — Совсем детеныш. Доставай ведро. Оно вон там под сиденьем.
Я присел и потянулся за ведром, но нога у меня поскользнулась на мокрых досках, и я во весь рост грохнулся на сиденье, ободрав себе подбородок и чуть не перевернув лодку.
Гэвин не произнес ни слова, даже не попрекнул меня за неуклюжесть. И только когда я поднялся, а лодка перестала качаться, он спросил:
— Нашел ведро?
— Да, Гэвин.
Пауза. Все так же тихо, но с возрастающим волнением в голосе Гэвин прошептал:
— Мы его только слегка зацепили. Крючок выходит у самого рта. Все дело в удаче. Возьми нож и, когда я вытащу рыбу, осторожно всади его ей под жабры, только не с размаху.
В волнении я взял нож и опустился на колени. Теперь и я увидел лосося: он был глубоко под водой, большой и блестящий, такой большой, что я даже струсил. Никогда в жизни не багрил я такой рыбы. Предательская это штука багрить. Гэвин, которому частенько приходилось браться за багор во время рыбной ловли с отцом, рассказывал мне, сколько они теряли лососей в эту последнюю, самую ответственную минуту. Меня била дрожь, перед глазами поплыли круги. И уши стали противно дергаться.
Вот рыба ближе… еще ближе… теперь до нее уже можно дотронуться. Мне вдруг стало страшно, захотелось с размаху ударить ножом по этому скользкому существу. И все-таки, побледнев как мертвец, дрожа от озноба, я дождался, пока Гэвин перевернул рыбу, и только тогда всадил нож ей под жабры и положил на край борта. Теперь и Гэвин опустился рядом со мной на колени. Луна безмятежно плыла высоко в ночном небе, озаряя двух мальчиков; они сидели, прижавшись друг к другу, и молча упивались созерцанием благородной рыбы, которая, поблескивая, извивалась на дне лодки.
А у меня, пока мы глядели на поверженного лосося, вдруг больно сжалось сердце. И я подумал:
«Гэвин или я… Один из нас будет побежден».
Глава 6
На следующее утро мы долго спали на раскладных койках в домике рыбака, а после завтрака, который подала нам миссис Глен, Гэвин взял отцовский охотничий нож и при ярком солнечном свете разрезал за домиком лосося ровно пополам. Крепкое розовое мясо, пересеченное хребтиной, белевшей, как жемчужина, указывало на то, что рыба превосходная.
— Кинем жребий, — сказал Гэвин. — Это будет по-честному. В каждом куске, по-моему, по шесть фунтов, но хвостовая часть лучше.
Он подбросил в воздух шестипенсовик, и монета упала так, как я предсказал.
Гэвин великодушно улыбнулся.
— Запомни: варить ее надо не больше двадцати минут. Вкусно будет так, что пальчики оближешь.
Каждый из нас завернул свой кусок в листья камыша и положил в корзину, привязанную позади седла, к багажнику. Затем мы попрощались с миссис Глен и взгромоздились на велосипед. Гэвин сел за руль, а я примостился сзади. Всю дорогу до Ливенфорда мы по очереди крутили педали, деля между собою труд точно так же, как поделили рыбу.