Юные пилигримы
Шрифт:
Мальчик заставил себя подняться. Перед глазами стояло суровое лицо Форреста Блау, прислоненный к столу белый березовый хлыст, хорошо смазанная винтовка, висевшая над переходным шлюзом. Он развернулся туда, откуда бежал: над цепочкой его следов все еще висели маленькие облачка мелкой красной пыли. Вот тогда он и принял решение. Проверив, сколько воздуха осталось в баллоне, он со всех ног побежал назад, по собственным следам. Кровь колотилась в висках, ноги в тяжелых ботинках глухо стучали по толще пыли, дыхание сбивалось, шлем опять запотел изнутри, но Куинн упорно бежал вверх по склону, к насыпи красных камней — туда, где еще пару минут назад была Лана. Была, а потом вдруг исчезла.
Там, где прежде стояла Лана, теперь была только куча камней. Ничего, кроме камней и обрывавшихся у завала следов Ланы, оказавшихся на удивление крупнее его собственных. Куинн поднял небольшой валун, отбросил в сторону. Потом — еще один. И еще.
Что-то странное.
Шелохнулось едва уловимо.
Свет.
Мягкий розовый свет, струившийся из щелей между камнями.
Куинн упал на колени и принялся раскидывать камни, зарываясь руками в толщу мелкого щебня; и вот луч света стал ярче — точно такого же розового оттенка, как таинственное деревце из кристаллов, которое Куинн обнаружил в холмах и хотел показать Лане, — а потом вдруг ударил в стекло его шлема, преломился, ослепил глаза. Омыл все лицо, забрался под веки, в нос и рот. На мгновение Куинн испугался, что и вправду ослеп, свет изменился, теперь он стал белым, и мальчик прищурился, пытаясь разглядеть, что стоит за этим светом. Потом увидел, что свет идет из отверстия в склоне. Дыра была довольно широкой, его плечи прошли бы в нее без труда. Он подошел ближе и запустил в дыру правую руку — она тут же исчезла в загадочном ярком сиянии. Из дыры поднимался какой-то звук, знакомый и волнующий, словно хор поющих голосов. Похоже на музыку, которую Форрест Блау иногда играл в самом начале богослужения, — вдохновенную и радостную. Мальчик почувствовал, что руке стало тепло, как будто белый свет наполнял его плоть электричеством. А потом, позабыв об осторожности, о здравом смысле, о том мире, который он знал всегда, Куинн забрался в дыру, залез в нее весь, целиком. Он успел ощутить, как стал падать — когда ты срываешься вниз, проиграв битву с силой тяжести, — а потом все заполнила обжигающая белизна.
Сначала он был уверен, что ему это снится. У него даже мелькнула мысль, не умер ли он. Но нет; он резко сел, выпрямил спину и приложил руку к боковой части шлема. Прежде он лежал на спине, и теперь пульсирующее свечение у него над головой превратилось из белого в бледно-розовое, потом — в голубое и больше уже не менялось. Повсюду вокруг были и другие цвета: желтый, зеленый, ярко-красный. Куинн поднялся на ноги, морщась от боли в спине — он сильно ударился, когда упал, — и вдруг увидел такое, что видел лишь на иллюстрациях в книгах или в фильмах в библиотеке. Стройного тонконогого оленя, пившего из ручья.
Это был не совсем олень, но животное, похожее на оленя, с синевато-серой шерстью и ветвистыми красно-розовыми рогами, почти касавшимися чистой, прозрачной воды. Здесь, на планете, была вода! Как бы неправдоподобно это ни звучало, но здесь действительно была вода или что-то очень похожее. Куинн смотрел во все глаза, совершенно ошеломленный. Здесь были и вода, и растения, и всевозможные цветы, некоторые — с лепестками размером с его лицо. Куинн посмотрел себе под ноги и увидел, что упал на небольшую полянку крупных розовых маков. Оглядевшись по сторонам, он понял, что оказался в пещере. А наверху, на высоте почти в десять метров, темнела дыра, через которую он свалился сюда. Она висела над головой, словно ложная черная луна, и сквозь нее виднелся кусочек ночного неба. Наверное, Куинн простоял бы, разинув рот, намного дольше, но тут прямо перед ним пролетела птица — похожая на колибри, но гораздо крупнее, размером примерно с его лицо, — она на мгновение скрылась в чашечке странного незнакомого цветка, потом вылетела наружу и устремилась к другому цветку. Куинн наблюдал за ее полетом, дивясь на стремительные взмахи ее тонких малиновых крыльев. Он никогда в жизни не видел птиц и вообще ничего, что способно летать по своей собственной воле. Птица пробралась сквозь заросли винограда высотой Куинну по пояс, усыпанные красноватыми ягодами, и, проследив за ней взглядом, он увидел Лану. Она лежала ничком на невысоком пригорке, поросшем оранжевыми цветами. Лежала, как неживая. Куинн снова запаниковал, бросился к ней и увидел, что стекло ее шлема покрыто серебряной паутинкой тонких трещин. Он быстро проверил ее баллон с воздухом. Датчик показывал, что баллон пуст. Весь воздух вышел сквозь трещины в шлеме. На миг Куинн застыл, а потом принялся снимать с Ланы шлем. Руки дрожали, но он все-таки справился с маленькими серебристыми защелками. Лана была без сознания; ее лицо было спокойным и безмятежным — такой Куинн не видел ее никогда. Он нащупал резервную маску и шланг на боку своего собственного баллона и прижал маску к носу и рту Ланы. Вскоре она закашлялась, ее глаза распахнулись, огромные и испуганные. Она попыталась сорвать маску с лица. Куинн делал все, чтобы удержать маску на месте, но Лана оказалась сильнее, чем он думал. Она все-таки сдвинула маску, ее лицо налилось краской. Собрав все силы, Куинн опять прижал маску к ее рту, и она наконец перестала сопротивляться и задышала. А уже в следующую секунду уровень воздуха в его баллоне снизился до аварийной отметки, Куинн почувствовал привкус азота в пространстве внутри шлема, и баллон зашипел, выдавая последние порции воздуха.
Во всем виноват только он, он один. Теперь Куинн нашел в себе силы это признать. Он впал в искушение, и теперь они оба расплатятся жизнью за его грех. Он схватил Лану за руку, очень надеясь, что потеряет сознание первым. Ему не хотелось видеть страшные глаза Ланы, когда она начнет задыхаться воздухом, насыщенным углекислым газом. Куинн ждал, надеясь, что тьма поглотит его быстро.
Но ничего не случилось. Лана держала его за руку и продолжала дышать. Она смотрела на Куинна сначала испуганным, потом озадаченным взглядом, а затем, когда воздух в его баллоне закончился и прозвучал слабый сигнал аварийного режима, ее взгляд переполнился исступленным восторгом на грани слез. Куинн не понимал, как такое возможно, но Лана дышала. Неуверенно и осторожно она отняла от лица маску и вдохнула воздух пещеры. Вдохнула неглубоко, только на пробу. А потом — не закашлявшись кровью — заулыбалась. Такой улыбки на ее лице Куинн не видел еще никогда, и, хотя все случилось в одно мгновение, этого было достаточно, чтобы он снял собственный шлем и вдохнул.
Воздух, вся эта зелень… невероятно, но факт: в здешнем воздухе было достаточно кислорода, чтобы оба они могли дышать.
Куинн положил шлем на землю и сделал еще один вдох. Ноздри наполнились потрясающим ароматом цветов — таким сильным и сладким, что он казался почти невыносимым. Лана села и тоже сделала глубокий вдох. Они дышали, дышали — смотрели друг на друга и тихонько смеялись.
Позже им обоим пришло в голову, что это было настоящее чудо. В этой глубокой, никому не известной пещере почему-то хватало воздуха, чтобы дышать без шлема, и там были звери и птицы, цветы и травы, и весь мир поражал буйством красок — мир, точно такой же, каким он описан в первой книге Библии. Держась за руки, дети долго стояли посреди этого великолепия, а потом медленно двинулись вдоль розоватого края зеленых зарослей.
Упасть в дыру было легче, чем выбраться обратно. И еще надо было решить, что делать с пустыми баллонами и трещиной в шлеме Ланы. С вопросом, как выйти наверх, Куинн разобрался достаточно быстро: нашел тропинку, ведшую по каменистым выступам в стенах прямо к дыре в потолке. А вот о проблеме с баллонами пришлось крепко подумать. В конце концов, Лана нашла решение. Она предложила полностью опустошить баллоны, а потом взяла тонкую палочку и вскрыла клапаны. При этом фильтры скафандров создали вакуум, и воздух пещеры втянулся в баллоны, после чего их опять плотно закрыли. Трещина в шлеме «схватилась» и больше не расширялась, и хотя небольшая утечка воздуха все же имелась, все оказалось не так уж и страшно, и, когда они выбрались из пещеры под бесконечное звездное небо, Куинн посмотрел на ломаную линию, разделявшую пополам лицо Ланы, и вдруг почувствовал — в первый раз, — что для них двоих что-то переменилось или вот-вот переменится.
В тот вечер за общим столом — на ужин было порошковое картофельное пюре и пластинки из красноватых соевых бобов со вкусом какого-то неопознанного мяса — Лана и Куинн молча поглядывали друг на друга. «О чем ты думаешь?» — как будто говорили их взгляды. А потом: «То, что мы видели… нельзя, чтобы кто-то об этом узнал. Пусть это будет нашей тайной». Вот так вот молча, без единого слова, они обо всем сговорились. Раньше у них никогда не было тайн, потому что на то не имелось причин, и первая тайна повлекла за собой первую в жизни ложь: когда Лану спросили про трещину в шлеме, она не моргнув глазом ответила, что ударилась об острые зубья утилизатора. Форрест Блау кивнул и еще не раз повторил, что наружный мусоросжигатель — неподходящее место для детских игр.
Уже ночью, когда они лежали каждый в своей постели, мысли детей переполнялись их общей тайной вкупе с их первой ужасной ложью. Это было как будто еще только пытаясь заснуть, они уже видели сон о том, что еще с ними произойдет, какие еще заповеди им придется нарушить и на какие пойти ухищрения, чтобы все получилось.
Они вернулись к пещере лишь через семь дней. Им пришлось дожидаться, пока Уильям, отец Куинна и единственный ученый в колонии, не починит шлем Ланы, к тому же надо было убедиться, что в их ложь поверили. Дети взяли с собой — в серых набедренных сумках — моток веревки, фонарик и немного еды сухим пайком: все, что удалось потихоньку стащить, так чтобы это не заметили родители или братья и сестры.