Юный император

Соловьев Всеволод Сергеевич

— Хорошо, хорошо, — отвечал Петр, — все это, может, и правда, что ты говоришь мне. Да если я дарю моей сестре, если я хочу, чтобы так было, так оно и будет! И ты не смеешь изменять моих приказаний! Сейчас же изволь послать эти деньги великой княжне Наталье.

С этими словами маленький император круто повернулся и, ни на кого не взглянув, вышел из комнаты.

Опомнившись, Меншиков побежал за ним и должен был бежать долго, потому что Петр не останавливался и не обращал на него внимания. Наконец Александру Даниловичу удалось поймать его за руку, он отвел

его в пустую комнату и стал ласковым, вкрадчивым голосом говорить:

— Ну за что ты обидел старика, ваше величество? Я не хотел нанести ни тебе, ни великой княжне обиды. Как на детей своих смотрю я на вас.

— Какие мы тебе дети! — сказал Петр, выдернув у него свою руку.

Меншиков побледнел и затрясся. В тоне голоса нареченного зятя ему послышалась одна знакомая нота. Из-за юной и нежной фигуры Второго императора вдруг, неведомо каким образом, выглянул громадный образ Первого, и старый Данилыч, еще сейчас не ведавший границ своей власти, вдруг почувствовал себя таким же бессильным, каким бывал во время оно, когда сгибался под гневом и грозными речами своего повелителя и друга.

— Ваше величество, — снова шептал он, — прости меня, но вина моя была без умысла. Вперед во всем с тобою совещаться стану, но опять повторяю, что и сам ты должен подумать о делах государства, должен знать, что часто добрый царь жертвует своими желаниями нуждам своего народа. Если же что и противное тебе делаю, так для твоей же пользы, для того, что хочу, чтобы достойным ты был приемником Петру Великому. И дед твой любил дарить своих близких, но только не тогда, когда подарок его мог пригодиться на пользу России. Прости же меня. Деньги верну царевне немедля, а вашему величеству теперь не мешало бы покататься, благо уроки все кончены.

— Скоро ли мы переедем в Петергоф? — вдруг обратился Петр с просветлевшим лицом. Его гнев мгновенно прошел; он еще не привык к таким сценам и при первом намеке на предстоявшее удовольствие готов был забыть всякую неприятность.

— Когда хочешь, — ответил Меншиков, — хоть завтра переезжайте.

— Ну завтра, так завтра, и слышишь, князь, непременно чтобы завтра. Мне очень хочется в Петергоф, слышишь — завтра!

Гора с плеч свалилась у Александра Даниловича.

Он взял императора под руку и, ласково с ним разговаривая, как будто ничего не было между ними, нарочно тихо прошел вплоть до комнат жены. И все придворные опять стали перешептываться и перемигиваться, и с сожалением соображали, что Данилыч совсем помирился с императором и что нелегко их поссорить.

III

Царевны занимали дворец, остатки которого до сих пор еще существуют в конце Летнего сада. Это был небольшой и совсем не роскошный дом, несравненно проще убранный, чем дом князя Меншикова, только кругом него во все стороны шел превосходный сад, заключавший в себе теперешний Летний, Царицын луг и Михайловский сад.

Вернувшись домой после катания с императором, великая княжна Наталья велела позвать к себе барона Остермана. Он не замедлил явиться.

—

Что прикажите, принцесса? — ласково глядя на нее, спросил Андрей Иванович.

— Садитесь, мне многое нужно сказать вам, — отвечала Наталья, указывая ему кресло.

Барон сел и все с тою же ласковой улыбкой приготовился слушать.

— Вот вы ушли, а после вас случились самые неожиданные вещи, — начала Наталья.

— Я уж кое-что слышал, — ответил Андрей Иванович.

— Откуда? Кто же мог вам сказать? Да, впрочем, и спрашивать нечего, вы всегда все знаете. Ну, так что же вы знаете, что вы слышали?

— На этот раз немного. Я знаю только, что была ссора у императора с князем Меншиковым и что вы, принцесса, тому причина.

— Да, я, действительно, была тому причиной.

И она рассказала Остерману во всех подробностях утреннее дело.

Он внимательно ее слушал и одобрительно кивал головою.

— Это хорошо, хорошо, — наконец заговорил он, — только все же бы лучше было, если б начать осторожнее. Ведь я говорил вам, принцесса, что дела большие всегда нужно осторожно делать и медленно, этак прочнее выходит.

— Ну да, ведь тоже говорят, что нужно ковать железо, пока горячо! — заметила Наталья.

Остерман стал опять ее расспрашивать; ему особенно интересны были подробности о том, как вел себя Меншиков, и, слушая рассказ о его смущении, о его почтительности и трепете, Андрей Иванович с нескрываемым удовольствием потирал свои пухлые руки.

«Хорошо, хорошо! — думал он. — Авось и выйдет что-нибудь. Только бы я был в стороне, только бы меня как-нибудь не замешали…»

— Ну, а теперь они как же, — спросил он великую княжну, — помирились?

— Да, помирились, только я ручаюсь вам, что брат совсем уж другой стал и никогда с сегодняшнего дня не забудет. До сегодня он был ребенок, а теперь — император, уверяю вас, милый Андрей Иванович.

Она ласково поглядела на Остермана и протянула ему руку.

Тот почтительно поцеловал эту маленькую ручку и глядел на великую княжну в полном восторге. Он видел ясно, что семя, им посеянное, попало на добрую почву. Ведь он сам направлял постоянно ее мысли в последнее время, он знал всю силу своего влияния над нею, а вот теперь оказываются и плоды этого влияния. Да, он не ошибся — так именно и надо было действовать: никто лучше сестры не мог направлять маленького императора, а сестру руководить до конца будет он, Андрей Иванович.

— Завтра мы переезжаем в Петергоф, — весело объявила царевна, — а Александр Данилович в свой Ранбов едет; будет не в пример свободней, и много можно за это время сделать.

— Ух, как много! — серьезно проговорил Остерман. — Только помните, принцесса, что все же осторожность не мешает.

— Помню, помню, я никогда не забываю ваших советов, Андрей Иваныч. Да, поскорей бы в Петергоф, — вдруг тихо и как-то печально продолжала она, — мне что-то нехорошо здесь. Даже и в саду моем воздуху как будто мало, душно что-то и опять кашель… Вчера почти всю ночь не спала, а теперь так устала, так устала…