Юрей теу
Шрифт:
— Я не возражаю! — почувствовав внезапную пустоту в желудке, благодарно улыбнулась Петти, — А что мы будем пить?
— Как что, ваше любимое Kumkani из ронского shiraz, — удивил Петти очередным паранормальным фокусом «новый миссия».
— Нет, вы и вправду волшебник, мистер Виджэй. Откуда вы могли узнать про мое любимое вино? — проверив на вкус содержимое бокала, восхитилась Петти.
— Это было не так трудно, как вы думаете, мисс Петти. Все очень просто: мы с моей женой тоже очень любим это вино, — легко раскололся Виджэй.
— Забавно, я как то об этом и не подумала. За что будем пить? — Петти приподняла бокал и вопросительно посмотрела на Арнфрид. Но та уже проглотила свое вино и уже наливала очередную
«Алкоголичка это уже неплохо. Было бы хуже, если бы она питалась одной треской и болотным планктоном»! — с удовлетворением отметила про себя Петти, наблюдая, как судорожно дергается птичий кадык Арнфрид, перегоняя по гортани очередную порцию красного вина.
— Предлагаю выпить за знакомство, мисс Петти, — нисколько не смущаясь алкогольным рекордам своей голубки, предложил коммуникабельный муженек. — Я вижу в нашей встрече нечто знаковое. Так сказать мистическое родство душ!
— Отличный тост, мистер Виджэй и я с превеликим удовольствием поддержу его, — пропустив мимо ушей банальный набор слов, искусно подыграла своему спасителю Петти.
Немного пригубив вина, мистер Виджэй прилепил к вороту своей майки белоснежную салфетку и с жадностью узника Освенцим накинулся на сочный кровяной кусок гаге. Петти последовала примеру «нового мессии», а его пьяная голубка потянулась за остатками вина. Смачно чавкая и отрыгивая на ходу, мистер Виджэй оторвал заляпанное соусом рыло от своей самадхи, и полным кантовской гармонии голосом попросил:
— Мисс Петти, вы сказали, что ваш отец был ярым католиком. Если можно, расскажите нам подробнее о вашей семье или же о вашем детстве. Если это, конечно, для вас не секрет.
— Нет, не секрет, мистер Виджэй, — сдерживая дурноту при виде эксцентричной трапезы своего спасителя, согласно кивнула Петти. — Я появилась на свет в городе Глендейл, штат Аризона. Это обычный город, стоящий на границе с Финиксом и известен разве что своим знаменитым хоккейным клубом Phoenix Coyotes и тем, что там некогда жил известный кантри-певец Марти Роббинс.
Свою родную мать Эльвиру я не помню. Она умерла при родах. Мой отец Николас Чарли больше не женился после смерти матери и в одиночку воспитывал меня и моего старшего брата Арчи.
— Какое горе жить без матери! — сочувственно икнула через стол, порядком набравшаяся вина, Арнфрид.
— Да, иногда я вспоминаю о ней, мисс Арнфрид. Но мой деятельный отец не давал мне заскучать. Ко времени моего рождения он обзавелся небольшим оружейным магазином, и мой старший брат Арчи помогал ему вести дела. А когда подросла я, то отец приобщил к этому бизнесу и меня. И вот, вместо того, чтобы бегать с детворой по улицам или играть в куклы с подругами, я была вынуждена продавать дробовики, помповые ружья и полуавтоматические винтовки. К десяти годам я уже наизусть знала все известные марки огнестрельного оружия и даже имела собственную любимую винтовку.
— Бесподобно, мисс Петти! Девочка с ружьем это бесподобно! — не переставая пережевывать нежное мраморное мясо, восторженно пробубнил «новый миссия».
— Да, уже в свои неполные десять лет я неплохо стреляла из Винчестера конструкции Браунинга и русского АК-47. Отец состоял в Аризонском ополчении Глендейла и часто брал меня на стрельбище в пустыню Сонору. Он не мог заменить мне мать, но зато он был очень заботливым отцом и старался никогда не оставлять меня одну. И, несмотря на некоторые его чудачества, я очень благодарна ему за его уроки мужества, которые очень пригодились мне во взрослой жизни. В школе я всегда могла постоять за себя и местные хулиганы за версту обходили меня стороной.
Никто не хотел связываться с дикой дочерью Николаса Чарли «1911». «1911» это был его личный позывной во времена службы во Вьетнаме. Кольт 1911 его любимое оружие, с которым он не расставался с 1967 года.
— Ваш отец воевал, мисс Петти?
— Да, он бывший сержант 173-й бригады 101-воздушно-десантной дивизии. Пробыл во Вьетнаме с июля 1967 до февраля 1972 года. В отличие от многих ветеранов той войны, отец нередко упоминал о своей Одиссее во Вьетнаме. Так он как-то поведал мне о том, как впервые уверовал в Христа. Это случилось в середине мая 1969 года. Шел четвертый или пятый день тяжелых боев за высоту 937. Вьетнамцы называли ее Донг-Ап-Биа. С обеих сторон было много убитых и раненых, но как не пытались десантники выбить засевших на высоте вьетнамцев, это им никак не удавалось. Свинцовый ливень не прекращался ни днем, ни ночью. Во время одной из атак моего отца контузило взрывом минометной мины, и он потерял сознание. Когда же вьетнамцы отбили атаку, то отец остался лежать среди убитых. Очнулся он уже ближе к вечеру и к своему ужасу и отчаянию обнаружил, что кругом шмыгают десятки вооруженных вьетнамцев. Эти «мелкие макаки» добивали раненых американских солдат и собирали брошенную амуницию и оружие. И тогда отец понял, что наступили его последние мгновения жизни. Его однополчане врятли могли ему помочь, и ему лишь оставалось уповать на волю господа Бога. Что, впрочем, мой отец и сделал. Увидев, как в его сторону движутся двое вооруженных солдат Вьетнама, отец закрыл глаза и стал читать католическую молитву. Низнаю, правду он говорил или нет, но, по словам отца во время прочтения молитвы, над ним как будто бы опустился защитный купол и он стал невидим для своих врагов. Также отец упоминал о странном голосе, доносившемся с небес. Якобы этот небесный голос повторял вместе с ним слова молитвы. Было это правдой или же плодом воображения раненого солдата, но вьетнамцы чудом не заметили лежащего в воронке отца и прошли мимо. А когда совсем стемнело, он выбрался из воронки наружу и дополз до своих. Его однополчане уже успели выпить за упокой его души и когда они увидели сползающего в траншею живого отца, то их радости и удивления не было предела.
После того случая мой отец стал регулярно посещать католические мессы и читать Новый завет. Одним из доказательств благосклонности к нему Бога он считал то, что после мая 1969 года и до самого последнего дня пребывания во Вьетнаме он ни разу не был ранен или контужен. Хотя в том же 1968 году на его долю пришлись два осколочных и одно пулевое ранение.
— Как хорошо, однако вы знаете историю жизни своего отца, мисс Петти. А ваш уважаемый отец не говорил, какую именно молитву он читал в тот вечер, когда уверовал в Бога?
— Это была молитва, читаемая при отходе ко сну.
— Я так и знал! Эту молитву читала мне моя мать, когда я был маленький. Я помню ее наизусть: Огради меня, Господи, силою животворящего креста Твоего и сохрани меня в эту ночь от всякого зла. В руки Твои, Господи, Иисусе Христе…
— Да, это она…Боже мой, предаю дух мой. Ты же благослови меня и помилуй и жизнь вечную даруй мне. Аминь.
— Я смотрю, вы неплохо знаете молитвы. Но в то же время мне показалось, что вы явно недолюбливаете католиков.
— Плевать я хотела на всех этих католиков, православных, протестантов, мусульман, баптистов и иже с ними.
— Откуда у вас такая откровенная неприязнь к верующим, мисс Петти?
— Религия-опиум для народа! Так кажется, сказал когда-то англиканский священник Чарльз Кингсли?
— Да, был такой социалист, но когда он говорил о религии, как об опиуме то имел в виду ее успокаивающие, но никак не одурманивающие свойства. Другой бородатый социалист по фамилии Морхедай выбрал более радикальную трактовку этого афоризма, получившую широкую поддержку в революционной России.