Юрий Долгорукий. Гибель Москвы
Шрифт:
А еще чуть погодя во двор уже втаскивали упиравшегося боярина Кучку, с поцарапанным, красным от злости и натуги лицом. Он стоял перед крыльцом, набычившись, стиснув зубы.
– Что ж ты, хозяин, гостей так плохо встречаешь-привечаешь? Сам по кустам прячешься, женку в поруб посадил…
Был миг, когда еще все могло решиться добром, упади Кучка в ноги, повинись, наказал бы князь, но не до смерти. Юрий шагнул с крыльца, остановился прямо перед боярином. Он был выше Кучки почти на голову, а потому, чтобы глянуть в лицо, взял того за бороду и поднял вверх. Как холопа! Степана Ивановича «понесло», то ли в кустах насидевшись, обозлился окончательно, то ли уже не верил в прощение, вскинул глаза на Юрия, ноздри раздулись, лицо побагровело…
Князь от взгляда, полного ненависти, даже отшатнулся. И это решило все, не мог больше верить Юрий Владимирович боярину, даже если бы тот и повинился. Глаза князя тоже стали злыми, ключник заметил, понял, что боярину пришел конец, не простит его князь, нет, не простит…
– Гости с дружиной не приходят, князь.
– Почему же? Ежели я мимо шел с дружиной, что ж мне, ратников своих в лесу держать? Или в своей земле я не волен ходить так, как хочу?
Кучка молчал, ноздри массивного носа раздувались, глаза бегали по земле, точно что-то выискивая. Юрий от собственных речей ярился все больше:
– А твое дело – холопье: князя своего встречать. Или ты теперь не мой? У Всеволода Киевского грамоту на эти земли просил, меня обойдя? Своими считаешь? А что княжество мое, забыл?
Кучка взъярился:
– То мои земли, князь, мои! Я здесь хозяин, моим тщанием все поставлено! И я у Великого князя Киевского грамоту просил, а не у кого попало!
Боярин почти плевал слюной, выкрикивая дерзкие слова Юрию в лицо. Князь багровел, ответно приходя в ярость, но Степану Ивановичу было уже все равно, он понимал, что это последние его слова, а потому осторожным быть не собирался. Вдруг вспомнил про жену, совсем зашелся:
– И женка моя, куда хочу, туда сажаю!
Князя почему-то добило упоминание о побитой боярыне, рванул на себе ворот, скорее просипел, чем крикнул:
– Взять!
И жест поперек шеи, объяснивший, что сделать дальше. Мгновение во дворе было тихо, потом одновременно буквально зарычал боярин, скидывая со своих рук и плеч вцепившихся дружинников, закричала, забилась какая-то баба, заплакал с перепугу ребенок у кого-то на руках, раздались крики ратников, оттесняющих потрясенных челядников от их боярина.
Ратники, конечно, справились с Кучкой, повалив на землю и скрутив руки сзади. Они все еще ждали, что князь прикажет просто увести, но не казнить, но Юрий Владимирович такого приказа не отдавал, напротив, отвернулся, словно подчеркивая, что передумывать не собирается.
Одновременно с женским криком (и не понять чьим) в воздух поднялась стая воронья, раздался предсмертный хрип боярина, заржал поднятый молодым ратником от неожиданности на дыбы конь. Боярин Кучка лежал на земле, заливая ее кровью из перерезанной шеи, а какая-то баба, прижав руки к груди, в голос причитала:
– Зарезали… как овцу зарезали…
Юрий резко дернул головой, крикнул:
– Уберите баб!
Но бабенку уже итак отпихнули, рот закрыли, чтоб молчала, не навлекала гнев княжий на остальных.
Юрий пару раз дернул головой и стал говорить громко и уже куда спокойней:
– Земли в Суздальском княжестве все мои, чтоб о том помнили. Боярина вашего казнил за измену, к Ольговичам переметнулся, а с изменниками у меня всегда разговор таков, – кивнул он на лежавшего Кучку. – Здесь справится мой тиун, станете мешать, пойдете за боярином вслед. Семья боярская будет жить по-прежнему, на сыновей за отца зла не держу. На женку тоже. Боярина похоронить, как положено, хотя и изменник, но вам хозяин был добрый, да и муж, чаю, изрядный.
По его знаку почти рысцой подбежал тиун, слушал, кивал, с чем-то соглашаясь. Потом Юрий так же знаком подозвал своего боярина Петрилу, снова оба, он и тиун, кивали, слушая князя.
Оставаться в Кучкове князь не стал, слишком тяжелым было пережитое, но в городке оставил в помощь Петриле часть дружины. Глядя вслед уезжавшим ратникам, кучковцы не знали, чего еще ждать. Разговоры вести опасались, все больше качали головами.
Но постепенно по городку и округе все же поползли слухи, ведь то, что знают двое, знают все. Князь прилюдно казнил боярина за измену, потому что к Киевскому князю Всеволоду Ольговичу переметнулся, правда, как такое могло быть, никто не понимал, где Киев, а где – Кучково. Но самые знающие твердили, мол, попросил у Великого князя грамотку на свои земли, а кто дает, к тому и дан отходит.
– Да как же, ведь совсем недавно здесь Юрий Владимирович был, гостил, добром его встречали… к чему же к Ольговичам-то? – не могли понять кучковцы.
– Вот за то и поплатился.
– Это его Авдей, змей подколодный, подбил, не иначе! Недаром же приезжал в ночи и рано поутру смылся вон, в гости али по путному делу так не ездят. Тот кого хошь на любую подлость подобьет! – рассудили кучковцы и были совершенно правы. Припомнили и поведение сношеньки, Авдеевой доченьки. Верно, она змеюка подколодная, свекра выдала, она на сороку внимание обратила, не скажи эта поганка, может, и обошлось бы, пересидел бы Степан Иванович, а после сбежал. Пусть бы уж имения лишился, зато жизни нет.
А еще говорили, что князь позволил два года дань в половинной мере боярской семье оставлять, чтоб ни в чем не нуждалась. Долго рядили кучковцы, выходило, что и Кучковичей князь не обидел, и себя тоже, да и самим кучковским смердам и горожанам тоже облегчение вышло. Вроде и неплохо, хотя Степана Ивановича все равно жалко, добрый был хозяин, пусть и крутоват на расправу. Зато все по делу и на жесткий спрос были и похвала, и благодарность…
Теперь у Кучкова новый хозяин, теперь они княжьи. Каково-то будет? Как всегда, нашлись знающие, твердили, что в княжьих землях тоже порядок, еще со времен Шимоновича приучены. Люди вздыхали:
– Поживем – увидим…
Жизнь покатилась дальше, что с боярином, что без, хлеб убирать да льны мочить, пашню под озимые пахать, потом сеять, да мало ли работы людям на земле, а мастеровым – у себя?
И снова Новгород
Юрий тоже недолго переживал из-за казни Кучки, забот хватало и без изменника-боярина.
С приходом к власти, а вернее, с захватом власти в Киеве Всеволодом Ольговичем спокойствие на Руси закончилось. Это Мономах и Мстислав могли править спокойно, Ярополк сидеть с помощью своего младшего брата, Юрия Суздальского, править, не опасаясь быть выкинутым из Киева, Вячеславу помощь брата оказалась не нужна, за что и поплатился…