Юрий Гагарин
Шрифт:
Племянница Юрия Гагарина Тамара Дмитриевна Филатова со слов своей бабушки характеризует (2) эти два послеоккупационных года как крайне депрессивные — семья практически уполовинилась; несмотря на то, что в доме Гагариных больше не было чужаков, настроение было гораздо хуже, чем при немцах. Главным персонажем этой трагедии становится почтальон — который в любой момент может принести похоронку на сына и дочь. Где на самом деле провели Валентин и его сестра Зоя — нет, не погибшие — эти два года? Куда их отвезли немцы? Тамара Дмитриевна явно не расположена обсуждать эту тему, однако сообщает, что ее мать и дядя — вести о которых пришли в Клушино лишь весной 1945-го — провели свои лагерные годы где-то на границе Польши и Германии; Зоя работала в каком-то «имении»; это были не концентрационные, а «рабочие» лагеря. Авторы биографии «Starman», заставшие в конце 1990-х в живых саму Зою Алексеевну и успевшие поговорить с ней на эту щекотливую тему, приводят вот какие подробности (3). На «детском поезде» немцы привезли их в Гданьск — и уже оттуда отправили в трудовые лагеря. Фраза Зои Алексеевны: «Мне приходилось стирать за сотнями немцев каждую неделю». «Валентин и Зоя сбежали из лагерей и две недели блуждали по лесам, надеясь на то, что русские войска спасут их». «Когда они действительно пришли, мы надеялись, что нас отправят домой — но они сказали, что мы должны остаться с Красной Армией в качестве добровольцев». «Зою поставили присматривать за лошадьми в кавалерийской бригаде, и она все дальше углублялась в Германию». «Валентин на фронте научился обращаться с противотанковым гранатометом и другим оружием».
Тамара Дмитриевна упоминает, что Валентин после освобождения успел повоевать полтора месяца — и потом, как раз очень вовремя, пришел призывной возраст, попал в армию и, отслужив положенные три года, вернулся домой в 1948-м. Зоя после освобождения оказалась в Калининграде; некоторое время опасалась возвращаться домой после плена — небезосновательно, однако ей все же хотелось увидеть родных, и она рискнула. Косвенным образом все это подтверждается и другими источниками — Валентин Гагарин приводит в воспоминаниях полученное им в конце войны письмо: «„Еще сообщаем тебе, что сестре твоей Зое, как и тебе, выпало счастье убежать от проклятого немца, и сестра тоже пошла в красные бойцы и служит в кавалерийской части по ветеринарному делу“. Даже дыхание перехватило от радости. Ух, Зойка, сбежала-таки! Молодчина же ты…» (4).
Источник, о котором мы подробно расскажем далее, предполагает, что рано проявившиеся лидерские качества Юрия Гагарина, возможно, связаны с тем, что на протяжении двух-трех лет он, по сути, был старшим мужчиной в семье — когда Валентин был в плену, а отец жил скорее в Гжатске, чем в Клушине (5). Дело в том, что после изгнания оккупантов Алексея Ивановича, хромого и страдающего язвой, тут же призвали в армию, хотя бы и нестроевым — и он в 1943–1945 годах жил отдельно от семьи.
«…Назначенный военным комендантом Гжатска капитан А. В. Третьяк получил указание всячески содействовать местным органам власти в решении проблем, связанных с восстановлением города и нормальной жизни в нем. Начинали с расчистки руин, а дальнейшая работа продвигалась медленно из-за отсутствия квалифицированных каменщиков, плотников, электриков, слесарей. Необходимо было срочно восстановить здание госпиталя — его гитлеровцы взорвали, не успев даже эвакуировать оттуда своих раненых солдат. После выхода в свет Постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) „О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации“ дела пошли быстрее. Постановление давало полномочия военной администрации привлекать сельских жителей для работ на ответственных объектах. Мастер на все руки, плотник, каменщик и слесарь Алексей Иванович Гагарин вновь оказался востребован, на сей раз в городе Гжатске. Впервые за много лет он покинул семью и дом родной, чтобы употребить свое умение на решение важной государственной задачи.
В госпитале работ по плотницкой части оказалось выше крыши. Гагарин трудился усердно, чем заслужил к себе уважение со стороны начальства. По завершении работ на объекте бригаду перебросили на другую стройку. Возможно, Алексея Ивановича оставили при госпитале. <…> Он попал в военный госпиталь в Гжатск, да так и остался в нем служить нестроевым. И служил и лечился одновременно» (6).
Помимо работы в военном госпитале отец — есть и такие версии — «сторожил складские бункера. Они остались после воинских частей в лесу. Юра жил еще в Клушине с матерью, а отцу часто приносил провизию» (7).
«9 марта, в Юрин день рождения, был ему сделан самый желанный подарок: возобновились занятия в школе» (8). Понятно, однако, что то были не вполне формализованные занятия — скорее, по-видимому, кружок крестьянских детей, сложившийся вокруг учительницы начальных классов, Ксении Герасимовны Филипповой. Из немногих оставшихся мемуаров складывается картина в духе соцреалистических жанровых сценок — «Дети войны». Деревня Клушино, единственная из двух уцелевших после боев изб. Крохотная, размером с номер в типовой парижской гостинице, комната; нетопленая — нет дров — русская печь; чуть не на головах друг у друга сидят маленькие дети, закутанные во что попало; изо рта учительницы идет пар; вместо тетрадей — обрывки газет, немецких листовок, обоев, бумага для упаковки бандеролей; букварей нет, и гагаринский класс вынужден учиться азам грамоты по оставленному солдатами в сельсовете «Боевому уставу пехоты»; когда учительница объявляет, что урок русского языка закончен и следующим будет арифметика, ученики достают из карманов стреляные автоматные гильзы; это их счетные палочки.
Первый класс занимался одновременно с третьим, второй — с четвертым; вся эта неразбериха и лишения, которые, теоретически, закаляют характеры и сплачивают коллективы, пагубно сказались на жизненном расписании Гагарина, потому что, отходив в эту избу несколько лет, в 1945-м он — одиннадцатилетний! — сможет записаться в Гжатске лишь в третий класс. «После уроков, — докладывает одноклассник Гагарина Е. Дербенков, — приходилось помогать матерям в колхозе. Юра часто пас телят, а я свиней. После немцев повсюду было полно боеприпасов. Ходили мы в Вельковский лес с мальчишками, разряжали потихоньку снаряды. Как? А очень просто: сядем верхом на снаряд, в руках зубило, молоток, бьем, потом отвинтим головку. Как-то на плесе решили взорвать… Насыпали полную фуражку пороха… Удивительно, как уцелели!»
«Жили голодно, трудно, подкармливали нас на солдатской кухне, пока стояли войска» (9). Завуч клушинской школы утверждает, что Гагарин в те годы «был мальчик из бедной семьи <…> ходил с санитарной зеленой сумкой по пустым полям и собирал прошлогодние картофелины, сгнившее вырезал, а что съедобно, приносил матери» (7).
Даже прошлогодний картофель, однако, в какой-то момент кончается. И вот примерно в это время Гагарины принимают важное решение — спасительное, надо сказать, для своих биографов, потому что надо быть извергом, чтобы продержать читателя хотя бы еще одну страницу на диете из куцых цитат. Алексею Ивановичу и Анне Тимофеевне приходит в голову мысль перебраться из малоперспективного Клушина в Гжатск, и трудно задним числом не аплодировать этому решению: ведь в городе по определению шире круг потенциальных свидетелей; так оно и оказалось.
«…Кончилась война, и моего отца оставили в Гжатске — отстраивать разрушенный оккупантами город. Он перевез туда из села наш старенький деревянный домишко и снова его собрал» (1). «В конце 1945 года Гагарины сменили место жительства. На Ленинградской улице в Гжатске они поставили дом, перевезенный из Клушина. Его построил своими руками глава семьи еще в середине 30-х годов» (17).
«Решили мы с ним дом в город перевезти… заметила: сам готовился загодя, осмотрительно, непоспешно» — по «округлой», почти ритмизованной, речи, напоминающей манеру народных сказительниц, внимательный читатель наверняка уже узнает голос Анны Тимофеевны в записи Т. Копыловой. «Видно, крепко спланировал, какую работу за которой выполнять. Юра с Бориской ему помогали по-взрослому. Землю копали, раствор месили, песок таскали, глину мяли, кирпичи подавали. Дом в Гжатске был таким же, как и в Клушине: в три небольшие комнатки, с вместительной кладовкой, с погребом, пристроенным скотным двором».
Т. Д. Филатова меж тем указывает вот на что. Да, Гагарины переехали в Гжатск в конце 1945-го, но сам дом, по бревнам, они перевезли только в 1947-м, когда у Зои Гагариной появился муж, а до того жили в «мазанке» (которая, разумеется, не сохранилась). Более того, она утверждает, что в гжатскую школу Гагарин поступил вовсе не 1 сентября 1945 года, а лишь с начала 1946 года — что более-менее подтверждается удивительно непрезентабельным документом из гжатского музее-хранилища. Это вырванный из школьной тетрадки листок без каких-либо следов работы архивистов; женским почерком на нем начертана фраза, похожая на расписку, подтверждающую погашение долговых обязательств: «Я, Лунова Елена Федоровна, бывшая заведующая начальной базовой школой при Гжатском педагогическом училище, подтверждаю, что Юрий Алексеевич Гагарин поступил в 3 класс в начале ноября месяца 1945 года в вышеназванную школу». Дата: 22 ноября 1985 года. Странно, что не 1 сентября; но узнать, с чем связана эта странная дата зачисления, не у кого. Так зачем они все-таки переехали? «Ну, потому что зарабатывать как-то надо было», — просто отвечает на этот простой вопрос племянница первого космонавта, и на этом путешествие по поросшей колючками каменистой пустыне заканчивается; мы вступаем в утопающий в зелени оазис.
Мемуары Льва Николаевича Толкалина «Наш одноклассник Юрий Гагарин» (10) заслуживают отдельного предисловия. На конец 2010 года они практически неизвестны широкой публике; в московских библиотеках книги нет; журнал «Приокские зори», где напечатаны отрывки, тоже выставлен далеко не в каждой витрине. Вряд ли издательство, взявшееся опубликовать их, озолотится на Толкалине, как на Стиге Ларссоне, но было бы полезно дать им ход. Факт тот, что на сегодняшний день это самые живые из мемуаров, когда-либо написанных о Гагарине; остается лишь пожалеть, что очень быстро, в 1949 году, пути Гагарина и Толкалина разошлись; таких приметливых мемуаристов рядом с ним больше не окажется.