Юрка Гагарин, тезка космонавта

Я подошел к ящику с ветошью — руки вытереть — глянул в окно и даже рот раскрыл от удивления:

— Во дает!

По заводскому двору мчалась Анечка — секретарша директора. Впрочем, сказать, что она мчалась, было нельзя — Анечка

скорее ковыляла в своих туфельках-шпильках. Но ковыляла быстро-быстро. На всех парусах.

Давно уж я не видел, чтобы она куда-нибудь торопилась. С тех пор, как ей выдали премию — смешно сказать! — за рационализацию. Ее в секретарши взяли, когда и семнадцати ей еще не было. Мать у нее умерла, а отец неизвестно где. Надо же было кому-то кормить сестренку младшую и бабку. Вот Анна и ушла из школы, а Митрофан Антонович, директор наш, взял ее в секретарши. Только ей в приемной не сиделось. Нет-нет да и убежит в какой-нибудь цех. То к нам, в прокатный, то в литейку, то в механический. Встанет над душой и стоит, смотрит. Молчит, ничего не опрашивает. Начнешь ей объяснять, а она скажет:

— Сама вижу.

Постоит, постоит, повернется и уйдет.

Вот так же она стояла и за спиной Кольки Сергейчука в механическом. Тот какую-то штуковину для литейщиков делал — ничего у него не получалось. А она маячит сбоку, как тень.

Колька терпел-терпел, не вытерпел:

— Послушай, — говорит, — детка! Христом-богом прошу — уйди отсюдова, побереги мои нервные клетки — они же никак не восстанавливаются!

А она вдруг тычет пальцем ему в чертеж и говорит:

— Вот тут у тебя неправильно. Тут надо не так.

Озверел Колька и как крикнет:

— Цыц, мелочь пузатая!

Анка со страху даже подпрыгнула и тут же из цеха убежала. А на другой день принесла прямо Митрофану Антоновичу чертежик. Аккуратный такой, в туши выполнен — сама всю ночь чертила. Стало быть — рационализаторское предложение. Покачал головой Митрофан Антонович, позвал на совет главного инженера, поговорили они с Анкой про этот чертежик, поспорили даже, а потом директор ее и опрашивает:

— Хочешь в ОКБ?

В общественное конструкторское бюро, значит. Кивнула Анка. А за рацпредложение ей премию дали. Она тут же побежала в обувной и купила себе английские шпильки. С тех пор ходит и качается. Никак почему-то на каблуках ходить не научится. Ну, и чтоб не замечали этого — ходит медленно, не торопясь, солидно. Но все всё равно замечают, и над Анкой посмеиваются. А Колька Сергейчук ей спуску не дает, издевается:

— Это тебе, — говорит, — не рацпредложения вносить.

А тут вдруг Анка бежит по двору! Хромала-ковыляла, потом остановилась, шпильки свои сняла и как припустит. В капрончике-то! Ведь холодно еще, кое-где снег.

Гляжу, за Анкой выскакивает радист с бандурой — есть такие большие уличные динамики. Бандура у него за пояс зацеплена. Надевает «кошки» и лезет на столб.

Ну, думаю, чего-то тут

неладно.

Оборачиваюсь, а Анка уже в цехе, опять на шпильках, прыгает и кричит что-то. Что — не поймешь: станы грохочут. Люди к Анке подходят, слушают ее, смеются.

Я подбежал, а она меня схватила, поцеловала куда-то в ухо и кричит:

— Человек в космосе! Наш человек в космосе!

Я прямо обалдел! И от новости такой, и от Анкиного поцелуя.

Смотрю, Виктор Сергеевич из конторки вышел, залез на лесенку и стал руками семафорить. Станы замерли, все пошли во двор.

В коридоре меня догнал Юрка из нашей бригады, корешок мой.

— Чо, — говорит, — случилось?

— Человек в космосе! — отвечаю я. — Улавливаешь, старик!

— Улавливаю! — кричит он мне и хлопает по плечу. У меня аж дыхание перехватило.

Мы вышли во двор, а там народу тьма-тьмущая. Вся первая смена. И хоть народу столько — тишина необыкновенная. Редко-редко кто кашлянет.

А бандура на столбе, серебряный колокол, голосом Левитана — аж мурашки ползут! — говорит:

— По полученным данным с борта космического корабля «Восток», в 9 часов 52 минуты по московскому времени пилот-космонавт майор Гагарин, находясь над Южной Америкой, передал: «Полет проходит нормально, чувствую себя хорошо».

И так уж он здорово это сказал!

А во дворе уже грузовик развернулся, ребята опустили борта, притащили стулья, столик, красную скатерку набросили.

Потом крикнули весело:

— Раз-два, взяли! — и поставили на грузовик толстого Митрофана Антоновича.

Мы с Юркой и Анкой на ступеньках устроились. Хорошо, сверху видно все. Стоит рабочий народ в замасленных спецовках, покуривают, улыбаются.

А Митрофан Антонович оглядел всех, снял свою шляпу и говорит:

— Ну, вот! Дождались!.. Нет, вы только подумайте, человек в космосе! Чудо-то какое!

Сказал это Митрофан Антонович негромко, будто с каждым из нас просто разговаривал, и все сразу затихли.

— Вот вчера еще разве думали мы, что сегодня такое произойдет? Да нет! Я, например, считал, что до космических полетов еще далеко. И вот тебе здрасьте-пожалуйста!

Все засмеялись, а Митрофан Антонович сказал:

— Да-да, как снег на голову. А вот сейчас из обкома позвонили и говорят: поздравьте-ка ваших рабочих. С чем, говорю. Да с тем, что в космическом корабле есть детали из вашего проката!

Все зашумели, захлопали, и не было вокруг ни единого спокойного лица. А некоторые пожилые тетки даже прослезились. Я посмотрел на Анку, она тоже терла глава.

— Чо ты, — сказал ей Юрка, — радоваться надо, а ты ревешь!

А директор снова поднял руку.

— Запомним этот день, товарищи! Запомним имя первого человека, проложившего дорогу к звездам. Этот человек — майор Юрий Алексеевич Гагарин!

Он помолчал чуточку, словно обдумывал, что еще сказать, и вдруг крикнул громко, по-молодому: