Юрова гора
Шрифт:
Так прошел еще день.
На следующее утро пленника усадили в седло и опять повезли в город. На этот раз отряд проследовал к той горке, возле которой пан Юрий был пленен. Всадники перебрались через брод и стали взбираться на вершину, в верхней точке которой уже был вкопан столб...
Достигнув верхней площадки, татары спешились и, ссадив пленника, привязали его к столбу. Мальчик не роптал и не сопротивлялся. Когда последний виток веревки обвил его тело, он устремил взгляд вверх, на небо, и, превозмогая бессилие, прошептал:
— Господи, сделай так, чтобы эти люди ушли, наконец оставили меня
И небесный Владыка сейчас же отреагировал на это обращение: покончив с делом, татары сели на лошадей и удалились...
Пан Юрий остался один. Рой мух витал над его головой. Видя перед собой отвесный скат, мальчик чувствовал головокружение. Пытаясь победить слабость, он устремил взгляд на долину... Перед ним, словно на ладони, лежал город. В центре, окольцованный голубой водой, тянул вверх свои стены и башни замок. Едва ли пленник понимал, что в это самое время на него смотрят все, кто находился на замковом дворе, — его мучили блеск лучей, отражавшихся от воды, гул мух и жажда. Всеми видимый — и своими, и врагами — несчастный не мог рассчитывать на помощь. Жизнь его оценили слишком дорого, чтобы за нее можно было заплатить.
Так он и оставался на своей горе, если и способный чего-то желать для себя, так это скорейшей смерти. Кровь перестала сочиться из его вздувшихся, посинелых ран. Гнойные места на теле залепили мухи. Пленник уже не чувствовал боли. Он продолжал пребывать в сознании — но жизнь мало-помалу уходила из него. Оставалось немного: чуточку усилий солнца, ветра, чтобы душа его наконец рассталась с телом. Помешать этому уже никто был не в силах...
Глава 13. Между тьмой и светом
Оставив пленника, татары направились к замку. Их отряд уже без опасения приблизился к Княжеской башне.
Стоя у окна, пан Петр узнал Амурата. Последний, как всегда, улыбался.
— Твоя милость, — увидев старосту, крикнул татарский посол. — Мустафа-бей спрашивает: «Как долго ты будешь упорствовать?» Теперь время пошло на мгновения: мальчик может умереть раньше твоего согласия. Поторопись!.. Неужели тебе приятно лицезреть последние судороги твоего ребенка! Каких-то полдня — и ворон сядет на его голову, чтобы начать выклевывать глаза!
Не зная, как избавить себя от этих ужасных предсказаний, пан Петр закрыл ладонями лицо. Ему следовало бы отойти от окна — но что-то удерживало несчастного. Разговор все-таки оставлял надежду.
— Почему молчишь, твоя милость? — безжалостный посол продолжал улыбаться. — Или тебе не жаль сына?.. О да, конечно, ведь ценою его крови ты сохранишь свою честь! Ты — жестокий, пан Скарга. У тебя нет сердца. Мы потому и подняли твоего сына так высоко, чтобы показать, как ты бессердечен! Но еще есть время, старик! Подумай! Хорошенько подумай! Твои люди — за твоего сына. Мы предлагаем честную сделку. Мустафа-бей готов даже поторговаться... Должен признать, что мы впервые встречаем такого упрямца. Ты — сыноубийца, пан Скарга. По законам нашей страны тебя следует покарать. Но я говорю: еще не поздно, старик! Твой сын слишком слаб, он едва дышит — но он еще жив! Ты можешь спасти его! Подумай, пан сыноубийца!
Собрав остатки самообладания, пан Петр наконец дал знать татарину, что хочет говорить. Негромко, но твердо
— Ступай себе, Амурат. Тебе не удастся разжалобить меня. И передай бею, что он не получит моих людей...
Эти слова были услышаны на замковом дворе. Осажденные онемели. С одной стороны они видели беззащитного умирающего мальчика, привязанного к столбу, а с другой слышали тихое, но упрямое «нет» его отца. И это «нет» в противовес всему отзывалось в их сердце не радостью, а болью. Иные уже готовы были предложить себя в обмен на мальчика...
— Ну и напрасно! — сказал татарский посол. — Ты не расстроишь этим Мустафу-бея! Он и без того славно поживился в твоем старостве! Пока ты сидел в крепости, он захватил столько твоих людей, что теперь ему хватит надолго!
Сказав сие, Амурат рассмеялся...
Но ни смеха, ни даже последней фразы его пан Петр не слышал, потому что покинул зал. Он вышел на галерею и замер на первой приступке крутой деревянной лестницы. Еще полшага — и он упал бы. Но пан Кунцевич успел поддержать его...
Справившись с головокружением, пан Петр собрался с духом и посмотрел на Перун-гору.
Над ней висело белое облако. Пан Петр сощурил глаза и даже простонал от внутреннего напряжения — тем не менее сына не увидел. Белое облако разрасталось. Вскоре оно закрыло всю гору. Удивляясь видению, староста решил, что это стая серых ворон слетелась к мертвому телу...
Наместник помог сойти бедняге, усадил на сенную подстилку. Старики, женщины, дети окружили несчастного, стали выражать ему сочувствие и признательность:
— Мы и наши дети молимся за вас... Чтобы спасти нас, вы пожертвовали самым дорогим... Ваше деяние будет возвеличено вашей славой... Народ запомнит вашу жертву...
Пан Петр не ухватывал смысла этих обращений. Он оглядывался то в одну, то в другую сторону — и ему чудилось, что вокруг снуют тени. В какую-то минуту окружавшие вдруг представились ему упырями, протягивающими к нему свои блестящие, чешуйчатые лапы. Неожиданно беднягу затрясло, зубы его застучали...
Панна Ирия бросилась сквозь кольцо людей, обняла отца. В ту же минуту пан Петр зарыдал... Длинные белые волосы его, напоминавшие сосульки, задергались, как болванчики. Прижавшись к плечику дочери, старик плакал — и вместе со слезами из него выходил яд внедрившегося в него безумия. Прошло несколько долгих минут, прежде чем несчастный начал узнавать находившихся рядом и понимать смысл того, что ему говорили...
Глава 14. Бегство Мустафы
Неизвестно, какие еще испытания выпали бы на долю осажденных, если бы события в тот день не изменились так круто...
В полдень городскую площадь пересек небольшой татарский отряд. В той стремительности, с какой пронеслись всадники, было что-то необыкновенное. Вскоре тот же, а может быть, другой отряд пронесся в обратном направлении. Стало ясно, что варвары чем-то встревожены...
Позже осажденные услышали странный приближающийся гул. Откуда-то с запада донеслись людские крики, ржание, топот копыт и стук обитых железом колес о камни... Казалось, что приближается громадная бурлящая волна, грозящая затопить город. Осажденные еще не понимали причины шума — но уже волновались предчувствием основательных перемен...