Юрова гора
Шрифт:
Потом было принято решение выслать смельчаков к виленскому воеводе, с тем чтобы подтвердить истинность и масштабность трагедии и поторопить с возможностью помощи.
Смельчаков нашли скоро... Позже, когда стемнело, они перебрались по тоннелю под стеной и, одолев обводной ров, ушли в сторону ближайшего леса...
Ночь прошла спокойно. Осознав, что приступом замок не взять, татары не отважились на повторный штурм. Их видели то на площади, то на вершине какой-нибудь городской горки. Держась небольшими отрядами, они то появлялись в поле зрения осажденных, то надолго исчезали, растворяясь, словно мираж.
На следующее утро, одевшись, пан Петр направился в зал заседаний.
В
Повернувшись к образу на стене, староста помолился, попросил у Господа сохранить его людей от болезней и стрел варваров. Не забыл он и о тех, кого выслал накануне к пану воеводе. Позже, когда взошло солнце, гайдук пригласил его к завтраку... Но поесть старосте не довелось. Покончив с молитвой, его милость услышал, как дозорные на башне и на стене вдруг подняли крик: «Пожар! Святыня горит!» Вспомнив о вчерашней угрозе, пан Петр бросился к окну...
Он увидел, как здание костела обволакивают черные клубы дыма. Вокруг храма, словно мошки вокруг свечи, суетились всадники в тулупах. Они поджигали солому и брошенные под стены вязанки дров. Огонь внутри храма, разведенный еще раньше, неожиданно вырвался наружу — зазвенели рассыпавшиеся стекла... Один за другим из распахнутых дверей костела вырвались всадники, понеслись галопом прочь... Обретя тягу, огонь стремительно набирал силу. Пламя загудело, затрепетало, как полотно флага на ветру. Из окон вырывались зловещие языки. Дым побелел и, поднявшись, скрыл черепичную крышу, образовав своеобразный балдахин. Страшный треск лопающейся черепицы и гул загоревшихся дубовых перекрытий отозвался в сердцах тех, кто наблюдал за пожаром из замка, настоящей болью. Люди запричитали, а потом, упав на колени, стали молить Бога, чтобы остановил ужасное уничтожение...
Но костел продолжал гореть. Начавшая подрагивать крыша грозила рухнуть в любую минуту. А когда огонь на ней соединился с огнем из окон, храм превратился в громадный, стонущий и стреляющий костер. Прогоревшие балки наконец повалились и оживили бушующее пламя мириадами искр...
В то время как зрелище пожара вызывало у осажденных боль, для татар оно являлось чем-то вроде забавы. Радуясь, пришельцы устроили на площади сатанинскую пляску. Оставив коней, они прыгали, потрясали саблями и выкрикивали что-то по-сорочьи так, что у осажденных леденели сердца. Понимая, что спрятавшиеся в замке видят результат их деяния, они старались своей радостью еще больше досадить им. И преуспели. Видя эту вакханалию, сотканную из огня, злорадства и ненависти, осажденные стали кричать дикими голосами: «Конец света! Антихрист пришел!» Бормотали иудеи, стоя на коленях; кланялись, словно механические китайские куклы, татары; стонали и крестились в бессилии католики и православные. У людей на глазах отнимали надежду. Отчаяние их росло. Иные бросали взгляд упрека в сторону замковой башни и уже готовы были обвинить в том, что случилось, старосту. Людской плач смешался с гулом отчаянных возгласов. «Видит Бог, — кричали иные, — сожжение святыни — ужасный знак! Всевышний предупреждает! Нас ждет еще большее испытание! Горе нам!»
Ксендз Лаврентий взобрался на лестничную площадку, встал на колени и воздел руки к небу. Те, кто был ближе, услышали его горестные стенания: «Худой день! Не будет нам покаяния! Великий грех навеки возляжет на нас!»
Главы общин, знатные люди города без приглашения стали подниматься в башню. Они торопились выразить боль людей. Враг не просто угрожал жизни. Он
Зал едва уместил собравшихся. Первым взял слово пан Куба. Его жиденькие, свисающие, точно сосульки, седые усики так и задергались...
— Чего мы ждем? Чего сидим, как кроты в норе?! — вскричал он. При этом смуглое лицо его окрасил густой румянец. — Разрешите — и я первый пойду на этих деспотов! И схлестнусь с ними не на жизнь, а на смерть! И не посмотрю, что они мои одноверцы! Аллах видит правого! И накажет несущего гибель!
Выступление Кубы взорвало зал: собравшиеся заговорили все разом. И тут над гудящим, как улей, собранием вельмож прогремел голос пана Загорнюка:
— Готов платить золотой за каждую голову варвара!.. Неужели мы такие жалкие, что не сумеем постоять за себя! Где наша гордость? Где любовь к Богу?.. Поддерживаю предложение пана Кубы! Наступила пора решительно ответить врагу!
Толстяк пан Рыбский, до этого дня брюзжавший об убытках и плохом самочувствии, вдруг тоже заговорил в унисон собранию. Его крупный, картошкой, нос сделался красным, как перец, а двойной подбородок задергался, как наковальня под ударами молота.
— Часть горожан прячется на Бушинском болоте. Мы должны помочь им выбраться оттуда! Пора показать, что мы тоже не лыком шиты! Третий день мы бездействуем, только молимся и плачем! Сколько людей потеряли! Теперь храм!.. Поддерживаю предложение пана Кубы и пана Загорнюка! Согласен платить за каждую голову нехристя золотой!
После таких эмоциональных выступлений бездействовать было бы просто неумно. Даже представители самой мирной общины евреи Фейба и Матус высказались за то, чтобы ответить нечестивцам. Тут же было единодушно одобрено решение о том, чтобы совершить боевую вылазку. Проведя экстренный опрос на предмет выявления добровольцев, члены совета уже через две минуты получили подтверждение того, что люди готовы на решительные действия: в вылазке пожелало принять участие все мужское население города! Сотнику и его подначаленным поручили выбрать самых достойных...
Костел продолжал гореть, застилая площадь серым дымом. Тем временем у ворот спешно собрался отряд верховых, всего около тридцати воинов. Возглавил его пан Богинец. Ксендз Лаврентий и отец Ферапонт отслужили молебен за удачу. Воинам не терпелось размять мускулы. Об опасности никто не думал. Наоборот, люди радовались, что им доверили участвовать в сражении. Решено было до возвращения отряда ворота не запирать.
Успех атаки строили на внезапности. Продолжая свое варварское празднество, татары не могли и предположить, что осажденные осмелятся напасть. Чувствуя себя хозяевами положения, они думали о тех, кто хоронился за стенами крепости, не иначе как о ягнятах на бойне.
Поэтому они были обескуражены, когда вслед за громким лязгом цепей, спустивших откидной мост, из ворот замка, словно птицы из клетки, вырвались на разгоряченных отчаянным понуканием лошадях один за другим несколько десятков всадников в доспехах и с длинными польскими саблями наперевес. Вдобавок с башни вдруг донесся страшный грохот — это выстрелили из пушки, и прежде чем башня окуталась облаком дыма, в сторону онемевших танцоров со свистом полетело гигантское каменное ядро...
За первым выстрелом прогремел второй... Не успели татары оседлать коней, как ядро упало в самое их скопление, разлетевшись на тысячи осколков... Ржание напуганных лошадей, крики и стоны раненых на какое-то время заглушили топот приближающегося отряда осажденных. Варвары, совершая отчаянные попытки укротить взбесившихся лошадей, бросились врассыпную, словно тараканы...