За чашкой кофе
Шрифт:
— Ах, не может быть — фи! Неужели грош серебром? Явиться на такой бал в перекрашенном платье! А как были одеты Кади и Фини! Чего только не нацепили на себя, вроде Пальмесловых. Кокетки, если б у полковника не принимали офицеров, они бы к нему так не подлаживались.
— Странно, что докторша не там,—тихонько шепчет Камилла, так, чтобы этого не слыхала упомянутая дама, сидящая за столом.— Ведь у нее «эйн интимес ферхельтнис» [7] с обер-лейтенантом Зебельклиром, об этом все говорят!
7
Интимная
— Да если б она его не прикармливала, он и глядеть не стал бы на эту старуху.— Барышни усмехаются.
Госпожа Клепанда. А у меня из головы нейдет та молочница — я хорошо знаю этот народ! Как заведется у них два-три гроша, так уж и силятся залезть повыше, чем образованный человек. Но вы, госпожа докторша, не сказали ей, конечно, об этом магазине; я бы ей показала, где раки зимуют!
Госпожа докторша. Боже сохрани! Я ей ничего не сказала,—так она украдкой все выведала у горничной. Грустно сказать: сейчас нигде не найдешь честной, преданной служанки. Каждая так и норовит одурачить нас на стороне.
Госпожа аптекарша. Ах, все они как одна— такой невоспитанный народ, никто гроша ломаного не стоит. Я в этом году девять раз меняла служанок — и одна хуже другой. Крадут, сплетничают, обжираются, совсем распустились.
Дамы усмехаются, а Лиди шепчет Камилле:
— Уж пусть бы сказала правду — сама-то она хуже черта, скупая, ревнивая. Сманила у нас служанку, а потом выгнала, а мутти как раз любила ее.
Госпожа советница. Да уж никому из нас не везет так, как Скалицкой,— у той все живут подолгу. Не могу понять, отчего все к ней тянутся.
Госпожа комиссарша. Да, да, это не всякая сумеет: недаром все мужчины по ней с ума сходят.
Госпожа секретарша (вполголоса). Она добрая, со всеми так приветливо разговаривает и, говорят, очень образованная.
Госпожа бургомистерша (упрямо). Да ну, молчите уж лучше, вы ведь ее не знаете, это просто так болтают; горда — в прошлый раз еле слово мне сказала. Образованна, говорите? Хороша образованность, уж я-то знаю, что такое образование, кое-что повидала, но такого поведения, как у нее, нигде не видывала: нет, она ведет себя некрасиво. Я предпочитаю пойти куда угодно, только не к ней; недавно она приглашала нас на чашку чая.
Госпожа Клепанда. Ах, чай! И что за моду заводят — это же бурда! Мне милее чашечка кофе.
Госпожа аптекарша. Я согласна с вами, фрау фон Клепанда,— от этого чаю сыт не будешь.
Дамы смеются.
Госпожа комиссарша. В первый раз слышу, фрау бюргермейстер, что вы были у Скалицкой. Я четыре дня провела в гостях в деревне — пригласили на масленицу друзья мужа, люди, знаете, простые, что верно, то верно,— я там достаточно наскучалась. Мне очень интересно,— пожалуйста, расскажите, как вы провели время у Скалицких, что там видели, кто у них был?
— Больше всего мужчины, сами понимаете, господа из Праги, она представила мне их как литераторов.
— Литераторы? — отзывается госпожа Клепанда.—Гм, это те самые, которые поют на клиросе?
Барышня Камилла усмехается и говорит:
— Нет, фрау фон Клепанда, литератор — это тот, кто пишет книги.
— Гм, значит — писари; тоже ничего благородного,— отвечает госпожа Клепанда.
— О благородстве и речи нет. — Бургомистерша отрицательно качает головой.— Если бы я знала это заранее, уж наверняка не позволила бы Кади и Фини пойти туда. И эти мужчины! Вели себя как дома, солидностью и не пахло. Я то думала — приехали господа из Праги, девочкам будет хорошее развлечение (ведь здесь, по совести, удовольствий для них немного), но потом пожалела.
— Но что же там делалось, скажите на милость? — спрашивает комиссарша.— Говорят, у нее слишком вольный тон, просто скандальный; я, боже сохрани, не хочу сплетничать, но так все говорят.
— Это правда, там все в высшей степени неприлично: когда я вошла в гостиную, все поклонились, как деревянные куклы, а чтоб руку поцеловать — никому и в голову не пришло. И все обращаются запросто, по-чешски: «барышня». Мы страшно смутились, да и кто разберется в этом искусственном языке! И потом, что за невоспитанность — говорить, будто нам надо бы его знать! Как вам нравится? И это еще не все. В конце концов один из этих господ начал играть на пианино — все вспомнили о танцах. Стали танцевать. Я сидела в диванной, а потом мы тоже вышли в зал. И подумайте только, кого я вижу в паре позади моей дочери? Нет, никогда не угадаете... горничную Скалицких с одним из этих литературщиков!
— Ах, какой ужас! Это же просто скандал! И как ей не стыдно! — раздались за столом такие и им подобные восклицания.
— Можете мне поверить,— продолжает бургомистерша,— я не знала, куда деваться от стыда,— моя дочь в одном ряду со служанкой! Я ее, конечно, тут же отозвала, мы оделись и ушли домой. Другая хозяйка хоть извинилась бы, сказала бы, что, мол, произошла ошибка,— так нет, она мне еще в лицо заявила, что обойдется и без меня!
— Сразу видно, у этой особы голова не в порядке,— заметила Клепанда.
— Герр фон Ослов тоже сказал,— добавила госпожа советница,— что у нее не все дома. Она, вероятно, свихнулась: уж один язык ее чего стоит, она говорит по-чешски так, что ее просто понять невозможно. А ведь и мы умеем говорить по-чешски, не она одна...
— И курит еще,— ехидно бросила Лиди.
— Курит! — всплеснула руками госпожа Клепанда.—Курит! Где это слыхано, чтоб женщина курила!
— Боже мой, да ведь фрейлейн Камилла тоже курила,— улыбнулась докторша.— Герр обер-лейтенант Зебельклир говорил как-то у нас, что ей это очень идет.
— Кто знает, кого видел герр обер-лейтенант, ведь он на барышень и не смотрит,— отрезала Камилла.
Тут раздался стук в дверь, и в комнату вошли два господина: один с длинным носом, другой очень красный. Первый был господин Длоугий, второй — господин Ослов.
Господин Ослов, уже знакомый обществу, тотчас завязал беседу с дамами: бургомистершу он спросил о ее дочерях, сдобрив вопрос хорошо рассчитанным комплиментом; у докторши справился, как она веселилась на балу; комиссарше посочувствовал по поводу того, что ей пришлось скучать в деревне, и уверил ее, что на балу очень ее недоставало; с госпожой Клепандой он заговорил об Амине, четвероногом ее любимце; жена секретаря спросила его, что делать с детьми, которые простудились; аптекарша пожаловалась, что на балу подавали невкусные пончики. И для каждой из них у господина Ослова нашелся ответ, совет или комплимент: он был начинающим врачом, только теперь добившимся практики в городе, и, следовательно, нуждался в покровительстве.