За чьи грехи?
Шрифт:
Все пришли в ужас от этого рассказа, дошедшего до Москвы уже в искаженном варианте.
— Ну и что ж — рыба-кит не принесла ее на третий день? — спросила Софья Алексеевна.
— Не принесла, матушка царевна.
Симеон Полоцкий полагал, что это просто бабья сказка, и потому больше думал о грибах, чем о царской дочери и ее участи.
— А вот сыроежка! вот и белый гриб! — радостно воскликнул он, нагибаясь, чтоб сорвать грибы.
Скоро и все увлеклись грибами.
В это время у опушки леса показались два всадника. По всему
— Да это никак князь Василий Васильевич Голицын [62] ? — заметила Ордина-Нащокина.
— Он и есть, — подтвердил Симеон Полоцкий. Царевна Софья Алексеевна почему-то при этом вся вспыхнула.
— Должно, с соколиной охоты едут, — как бы нехотя сказала она.
62
Голицын в описываемое время был в числе придворных Алексея Михайловича со званиями чашника, государева возницы и главного стольника.
Всадники подъезжали все ближе и ближе, и вдруг один из них, остановив лошадь, соскочил с седла, передал и лошадь и своего сокола другому всаднику, что-то наказал ему и торопливо пошел к грибоискателям.
Это был действительно князь Василий Васильевич Голицын, мужчина средних лет, широкоплечий и достаточно плотный. Он издали узнал Софью Алексеевну и, приближаясь к ней, почтительно снял шапку.
— Здравствуй, князь Василий! — ласково сказала царевна.
— Будь ты здрава, государыня царевна, — поклонился Голицын. — Грибным делом тешишься?
— Точно, — отвечала Софья, скользнув глазами по всей фигуре собеседника.
Голицын поздоровался и с другими.
— А князь Василий был на соколиных ловах? — спросила царевна.
— Грешным делом, государыня… Что ж я смотрю! — спохватился он. — Позволь, государыня, я хуть кошницу буду носить за тобой.
— И то дело, — согласилась царевна.
Все занялись исканием грибов, изредка перекидываясь словами: «ай да рыжик!» — «а у меня волнушка!» — «грузди!». Усерднее всех лазил по кустам Симеон Полоцкий, желая поддержать свою старую репутацию.
Молодая Ордина-Нащокина, не сильная насчет грибной части, боясь набрать мухоморов вместо рыжиков, держалась профессора по грибной части — старой мамки и не отходила от нее.
Софья же Алексеевна, порывистая, нетерпеливая, быстро переходила от одного места к другому, и Голицын должен был следовать за ней. Она вся раскраснелась от ходьбы, и грудь ее высоко поднималась. Часто взор ее скользил по лицу Голицына, но как-то украдкой, стыдливо. Она испытывала какое-то радостное волнение вблизи этого сильного мужчины, и ее все дальше и дальше тянуло в глубь рощи.
Они давно потеряли всех из виду и, кажется, забыли о грибах.
— Вон гриб, государыня! —
Нагнулась и Софья Алексеевна — и глаза их встретились. Что-то горячее сказалось с обеих сторон в этих глазах, и когда рука Голицына потянулась было к грибу, она ощутила не гриб, а другую руку — руку царевны. Руки соединились порывисто, судорожно. Но теперь они не смели взглянуть друг другу в глаза, хотя и чувствовали, что в этот момент они составляют одну душу, одно существо…
— Ау! ау! — послышался голос Ординой-Нащокиной.
— Я не могу откликнуться, — шептал в волнении князь Голицын, — не хочу!
— И не надо, — прошептала и Софья, вставая и не выпуская из руки руку Голицына.
Из-за ближних кустов показался Симеон Полоцкий. Он торжествовал — в корзине у него были всевозможные грибы.
— А вы? — обратился он к царевне и к князю Голицыну.
— Мы нашли всего одни гриб, — отвечал последний.
— А Симеон Ситианович помешал нам сорвать его, — добавила Софья, лукаво глянув на Голицына.
— Ау! ау! ау! — повторились ауканья Ординой-Нащокиной.
— Ау! ау! — отвечала царевна, думая про себя: «Теперь пущай ее идет».
Софья Алексеевна давно уже чувствовала влечение к Голицыну, часто встречая его во дворце. Еще девочкой она видела в нем образец мужчины, а чем старше становилась, тем очевиднее для нее самой росло в ней нежное и тревожное чувство к тому, кого она в душе называла «Васенькой».
И вот сегодня она в первый раз почувствовала, что одно прикосновение его сильной, мускулистой руки дало ей столько счастья и чего-то такого сладостного, чего она еще ни разу не испытывала в жизни. Это прикосновение точно обожгло ее, и между тем ей хотелось, чтобы он не выпускал ее руку, ей хотелось чувствовать ее теплоту, ее силу, ее близость.
Все пошли дальше, продолжая искать грибы и уже не разбиваясь на отдельные единицы. Софья Алексеевна теперь стала внимательнее к своему делу, и в корзинку ее, которую продолжал носить Голицын, все чаще и чаще попадали то рыжики, то сыроежки, то и настоящие белые. Она рассказала Голицыну о варварском поступке Разина с своею хорошенькой пленницей, и Голицын тоже принял было это за сказку, если бы рассказ царевны не поддержала молодая Ордина-Нащокина, сказав, что гонец, привезший эту весть из Астрахани, еще не выехал из Москвы обратно и может лично подтвердить все сообщенное князю.
Но пора наконец было возвращаться и по домам. Когда они выходили из рощи, у опушки ее, на дороге, ведущей в Москву, Голицына ожидал его сокольничий с лошадью и соколом. Голицын простился и вскочил на коня, взглянув последний раз на царевну.
Софья долго провожала его глазами.
Весь этот день и она и он постоянно вспоминали, как руки их встретились там, в роще; но они, конечно, не могли предвидеть, какие кровавые последствия в будущем проистекут для России и для них самих из этого рокового пожатия одной руки другою.