За что сражались советские люди. «Русский НЕ должен умереть»
Шрифт:
Лагеря для военнопленных в полном смысле оказались лагерями смерти. «Невероятно ухудшилось бедственное положение военнопленных, – писал один из офицеров штаба группы армий „Центр“. – Как привидения, бродили умиравшие с голоду, полуголые существа, часто днями не видевшие другой пищи, кроме трупов животных и древесной коры… Смерть в пересыльных лагерях, в селах, на дорогах». [243]
Лишь осенью в лагерях военнопленных стали строить бараки; при этом, как чеканно сформулировано в одном из немецких документов, «на совещании, которое состоялось 19 сентября 1941 г. у начальника снабжения и снаряжения армии, было установлено, что в бараках, рассчитанных на 150 военнопленных, можно разместить на постоянное местожительство 840 человек согласно чертежу барака для советских военнопленных». [244] Таким образом, на ту же площадь, что и 150 англичан, следовало засовывать
243
Штрик-Штрикфельд В. Против Сталина и Гитлера: Генерал Власов и Русское Освободительное движение. – М.: Посев, 1993.– С. 62.
244
МНП. Вар. 1. Т. 5. С. 345; Преступные цели… С. 162.
Большевистский солдат потерял всякое право требовать, чтобы к нему относились как к честному противнику. При малейшем признаке непослушания должно быть дано распоряжение о безжалостных и энергичных мерах. Непослушание, активное или пассивное сопротивление должны быть немедленно сломлены силой оружия (штык, приклад, винтовка). Всякий, кто при выполнении этого распоряжения не прибегнет к оружию или сделает это недостаточно энергично, подлежит наказанию. [245]
245
РАВО. Т. 24 (13). Кн. 2. С. 29; МНП. Вар. 2. Т. 3. С. 66–67, 106; Шнеер А. Плен… С. 179–180.
Эти «Правила» узаконивали произвольное убийство советских военнопленных. Единственным возмутившимся представителем германского военного командования оказался не Гудериан или фон Манштейн, а начальник управления разведки и контрразведки адмирал Канарис. В конце сентября 1941 года на стол фельдмаршала Кейтеля лег подписанный адмиралом документ, в котором высказывалось принципиальное несогласие с «Правилами».
«Распоряжения составлены в самых общих выражениях, – писал Канарис. – Но если иметь перед глазами господствующую над нами основную тенденцию, то допускаемые распоряжением мероприятия должны привести к произвольным беззакониям и убийствам». [246]
246
МНП. Вар. 1. Т. 4. С. 209–211; Вар. 2. Т. 3. С. 103–105; Война Германии против Советского Союза. С. 111–114; РАВО. Т. 24 (13). Кн. 2. С. 24–25.
Кроме того, саму идею о том, что советские военнопленные не защищаются международным правом, Канарис расценивал как совершенно противоречащую не только праву, но и здравому смыслу: в перспективе это вело к разложению войск.
Адмирал был совершенно прав; однако его заявление было проигнорировано.
Кейтель прочитал протест Канариса и положил его под сукно; на документе осталась резолюция фельдмаршала:
Размышления соответствуют солдатским понятиям о рыцарской войне! Здесь речь идет об уничтожении мировоззрения. Поэтому я одобряю эти мероприятия и поддерживаю их. [247]
247
Там же. Германский историк Г. Бухгайт ошибочно пишет, что резолюция Кейтеля касалась деятельности айнзатцкоманд, а также утверждает, что записка Кейтеля представляла собой циркуляр, запрещавший сотрудникам абвера участвовать в уничтожении военнопленных (Бухгайт Г. Абвер – щит и меч III Рейха. С. 251). На самом деле это была обыкновенная докладная записка. Никаких документов, противоречащих общей истребительной политике на Востоке, в абвере не вводилось.
…Спустя четыре года, на Нюрнбергском процессе, фельдмаршал Кейтель, как и все остальные германские военачальники, начал было врать, что он-де ни сном ни духом… Но тут суду будет представлен протест Канариса и собственноручная резолюция Кейтеля на нем; поэтому уйти от виселицы фельдмаршалу не удастся.
А в лагере советских военнопленных у польского местечка Бала-Подпяска после издания «Правил» появилась новая традиция. Часовой, отстоявший смену, давал очередь в толпу пленных как доказательство, что сдал исправное оружие.
После этого заступавший на смену лично проверял пулемет, тоже давая очередь по толпе. [248]
К осени сорок первого оккупанты уже достаточно освоили захваченную территорию, чтобы иметь возможность равномерно распределять военнопленных по лагерям, перевозить их из Украины в Польшу, из Белоруссии – в Прибалтику. И если раньше массы военнопленных гнали пешком на сотни километров, то теперь их стали перевозить в эшелонах. От этого, правда, смертность не только не уменьшилась, но и возросла. Офицер абвера граф фон Мольтке писал своей жене:
248
Шнеер А. Плен… С. 183.
Сообщения, поступающие с Востока, снова ужасны. Мы несем, по-видимому, большие потери. Это еще можно было бы перенести, если бы на наши плечи не легли горы трупов. То и дело слышишь сообщения, что эшелоны с пленными и евреями доставляют в живых лишь 20 % отправляемых… [249]
Столь высокой смертности способствовал ключевой принцип транспортировки, остававшийся неизменным и в сорок первом, и в сорок третьем годах. В летнюю жару пленных красноармейцев перевозили в наглухо закрытых вагонах; в зимние морозы – на открытых платформах. Их набивали туда, как сельдей в бочку: невозможно было даже сесть. Один из немногих уцелевших впоследствии вспоминал:
249
Штрайт К. Солдатами их не считать… С. 65; Штрайт К. Советские военнопленные… С. 237.
Перед вечером начали загонять нас в вагоны. Говорю загонять, потому что когда в вагон входило, скажем, 50 человек, то прикладами и руганью туда вгоняли еще столько же. Не считал и не помню, сколько нас было в вагоне. Помнится только, что сначала мы не могли сидеть. Можно было только стоять. Никаких нар не было. Когда вагон набивали до отказа, закрывались двери на большие засовы и на замок. Оставалось только по одному маленькому окошку с обеих сторон вагона. Жара в вагоне стала нестерпимой. Несколько человек от духоты и тесноты потеряли сознание. Начали кричать, чтобы открыли двери. Никто не внимал нашим крикам. На если крики не прекращались, то дверь сильным рывком открывалась, и сыпались удары палок или прикладов на головы тех, кто стоял впереди. Поэтому кричать перестали… Иногда для устрашения стреляли по вагонам.
Параш в вагон не дали. Воды тоже не дали… Несколько человек совсем не могли стоять, и их положили в один угол вагона. У одного была дизентерия. Организм больше не усваивал пищи. Вонь в вагоне уже никого не трогала. Казалось, что все мы обречены на смерть. [250]
250
Полян П.М. Жертвы двух диктатур: Жизнь, труд, унижение и смерть советских военнопленных и остарбайтеров на чужбине и на родине / Предисл. Д. Гранина. – М.: РОССПЭН, 2002. – С. 222.
Солдаты не ошибались: они действительно были обречены.
Много позже эшелоны смерти, в которых перевозили военнопленных, назовут «газовыми камерами без газа». Можно ли придумать более четкую характеристику? Когда конвоиры открыли вагоны прибывшего на станцию Саласпилс эшелона с советскими военнопленными, по всей округе разнесся трупный запах. Половина людей были мертвы; многие были при смерти. Те пленные, которые могли вылезти из вагонов, бросились к воде, но охрана открыла по ним огонь и расстреляла несколько десятков человек. [251] На станцию Мост в ноябре прибыл эшелон из тридцати вагонов; когда их открыли, то не обнаружили ни одного живого человека. «Не менее 1500 мертвых были выгружены из этого эшелона, – рассказывал ставший невольным свидетелем трагедии стрелочник. – Все они были в одном нижнем белье. Трупы пролежали у железнодорожного полотна около недели». [252]
251
МНП. Вар. 1. Т. 4. С. 116; Преступные цели… С. 202; Крысин М.Ю. Латышский легион СС: Вчера и сегодня. – М.: Вече, 2006. 71–72.
252
Преступные цели… С. 203; МНП. Вар. 2. Т. 3. С. 37.
Другой железнодорожник рассказывал:
В 1941 г., примерно в ноябре – декабре, на станцию Даугавпилс-1 прибыл эшелон в составе 45–50 вагонов с советскими военнопленными. Все вагоны были наглухо закрыты. Эшелон простоял на станции более суток. Немец, проходя вдоль эшелона, постукивал палкой по вагонам. Если из вагона раздавались голоса и шум, немец шел дальше, если из вагона никто не отвечал и была тишина, он открывал дверь. Я лично убедился, что во всем вагоне не осталось ни одного в живых. Немец закрывал вагон и шел дальше. Несколько вагонов из этого эшелона были заполнены замерзшими и умершими от голода. [253]
253
Шнеер А. Плен… С. 181.