За что сражались советские люди
Шрифт:
Для того чтобы понять, как подобное могло случиться, как люди, долгие годы жившие ненавистью, удержались от мести, следует возвратиться в начало сорок пятого, когда советские войска только-только вступили на вражескую землю.
В воспоминаниях старшего сержанта артиллерии Всеволода Олимпиева есть интересный эпизод. «Хмурым февральским утром полк пересекал границу Рейха. Стоявший на обочине шоссе генерал, командир кавалерийской дивизии, приветствовал проходящую колонну и призывал отомстить за наши разрушенные города и села, за страдания народа. Мы уже три года готовились мстить фашистам. Теперь возник вопрос: конкретно кому и как?» 811
811
Электронный ресурс «Я помню» (www.iremember.ru, далее — IR). Интервью Олимпиева В. И.
Вопрос
«Ненависть была живой, не успевшей притихнуть. Бог ты мой, если бы перед нами оказались Гитлер или Гиммлер, министры, гестаповцы, палачи! — писал в послевоенных воспоминаниях Илья Эренбург. — Но на дорогах жалобно скрипели телеги, метались без толку старые немки, плакали дети, потерявшие матерей, и в сердце подымалась жалость. Я помнил, конечно, что немцы не жалели наших, все помнил — но одно дело фашизм, Рейх, Германия, другое — старик в нелепой тирольской шляпе с перышком, который бежит по развороченной улице и машет клочком простыни» 812 .
812
Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь. Т. 2. С. 453.
Вместо привычно-ненавистного солдата вермахта или эсэсовца, вместо абстрактного «фрица» советские солдаты видели обычных людей. Чужих, порою непонятных, но — людей.
«Я помню, в Пруссии, в одном городке, со мной произошел такой случай. Я подъезжаю на своей летучке к какому-то дому, чтобы заправиться водой. У входа в подвал стоит часовой. Из подвала доносятся какие-то голоса. Я у часового спрашиваю: «Кто там такие?» — «Да фрицы. Не успели сбежать. Семьи там. Бабы, мужики, дети. Мы их всех сюда заперли». — «Для чего они тут содержатся?» — «А кто знает, кто они такие, разбредутся, потом ищи. Хочешь, пойди посмотри». Я спускаюсь в подвал. Сначала темно, ничего не вижу. Когда глаза немного привыкли, увидел, что в огромном помещении сидят эти немцы, гул идет, детишки плачут. Увидев меня, все затихли и с ужасом смотрят — пришел большевистский зверь, сейчас он будет насиловать, стрелять, убивать. Я чувствую, что обстановка напряженная, обращаясь к ним по-немецки, сказал пару фраз. Как они обрадовались! Потянулись ко мне, часы какие-то протягивают, подарки. Думаю: «Несчастные люди, до чего вы себя довели. Гордая немецкая нация, которая говорила о своем превосходстве, а тут вдруг такое раболепство». Появилось смешанное чувство жалости и неприязни» 813 .
813
Драбкин А. Я дрался на Т-34: Сквозь пекло войны / Сопр. ст. А. Исаева, Г. Пернавского. — М.: Эксмо; Яуза, 2005. — С. 175–176.
Это воспоминание младший лейтенант Петр Кириченко пронес через всю жизнь. Побежденные немцы вызывали уже не ненависть, а жалость.
«Вопрос о мести фашистам как-то отпал сам собой, — подводит итог Всеволод Олимпиев. — Не в традициях нашего народа отыгрываться на женщинах и детях, стариках и старухах. А невооруженных немцев-мужчин, пригодных для службы в армии, мне не приходилось встречать ни в городах Силезии, ни позже, в апреле, в Саксонии. Отношение советских солдат к немецкому населению там, где оно оставалось, можно назвать равнодушно-нейтральным. Никто, по крайней мере из нашего полка, их не преследовал и не трогал. Более того, когда мы встречали явно голодную многодетную немецкую семью, то без лишних слов делились с ней едой» 814 .
814
IR. Интервью Олимпиева В. И.
Понять — значит простить, гласит народная мудрость. Солдаты Красной Армии еще не были готовы прощать, но и мстить беззащитным людям не могли.
Разумеется, не все. Слишком многие за войну лишились всего: дома, жены и детей, родителей, друзей. И они, жившие только одной местью, не могли отказаться от нее в одночасье.
«Те, кто пострадал от немцев, у кого родные были расстреляны, угнаны, а их дома разрушены, они в первое время считали себя вправе и к немцам относиться также: «Как?! Мой дом разрушили, родных убили! Я этих сволочей буду крошить!» — вспоминал Петр Кириченко 815 .
815
Драбкин А. Я дрался на Т-34. С. 175–176.
Однако подобные настроения были жестко пресечены военным командованием. Ответ на вопрос «кому мстить?» советское руководство сформулировало еще в далеком феврале 1942 года. Тогда в праздничной речи, посвященной очередной годовщине РККА, Сталин заявил: «Иногда болтают в иностранной печати, что Красная Армия имеет своей целью истребить немецкий народ и уничтожить германское государство. Это, конечно, глупая брехня и неумная клевета на Красную Армию. У Красной Армии нет и не может быть таких идиотских целей... Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское — остаются» 816 .
816
Сталин И. В. О Великой Отечественной войне... С. 43.
Эти слова остались актуальными и три года спустя; как только Красная Армия вступила на вражью землю, был отдан приказ о строгом наказании за преступления против мирного населения. В сорок четвертом представителей комсомольских организаций армий вызвали в Москву, и «всесоюзный староста» Калинин предупредил: «Вести себя так нужно, чтобы сохранить, уберечь честь Советского Союза — первого государства рабочих и крестьян. Ведите себя культурно, вежливо с населением. Действительно покажите, что мы не захватчики» 817 .
817
ИАИ РГГУ. Коллекц. КАА. Л. 507.
Кавалерист Николай Коваленко рассказывал:
« — И вот в это время, еще когда переходили границу, говорили: «Ну, тут мы будем делать все, что нам хочется!» Когда мы вступили, мы ж, я ж говорю, что мы, когда эту австрийскую границу переехали: «Тут мы будем делать, что хочешь!» Да, все наше, наше начальство: «Да тут! (машет кулаком) Да, да, будем!»
— И так и было?
— Нет, пресекли сразу. Сразу пресекли: ни в коем случае нельзя» 818 .
Командование действовало решительно. «Вскоре после вступления в Восточную Пруссию нас ознакомили с приказом, осуждавшим насилие в отношении гражданского населения, особенно женщин, и мародерство. В приказе говорилось о строгих наказаниях (кажется, вплоть до расстрела), которым будут подвергнуты нарушители», — вспоминал гвардии лейтенант Исаак Кобылянский 819 , а Анатолий Мужиков рассказывал: «На подступах к Берлину были спущены директивы и приказы вышестоящего командования войскам. В них было требование лояльно относиться к мирному немецкому населению, строго пресекались грабежи и изнасилования. Эти требования в войсках выполнялись» 820 .
818
Там же. Л. 237–239.
819
IR. Интервью Кобылянского И. Г.
820
Там же. Интервью Мужикова А. Н.
Предпринятые меры были столь круты, что и спустя полвека солдаты вспоминали о них не без страха. «Попробуй их чего-нибудь там возьми без спросу, — рассказывал танкист Владимир Даудов, — то хана! Страх!» 821
Нарушителей не только расстреливали или отправляли в штрафные части; зная сформированное войной отношение к жизни, смерти и солдатской чести: «двум смертям не бывать, а одной не миновать», — военно-полевые суды выбирали самое тяжелое для оступившегося бойца наказание. Наказание, которое он запомнит на всю оставшуюся жизнь. Наказание, которое перечеркнет его славное прошлое.
821
ИАИ РГГУ. Коллекц. КАА. Л. 223–224.
«Ничего не помню, доченька, ничего», — повторял мне дед... Он дошел до Берлина. Военный трибунал долго рассматривал его дело: разрядил обойму в пленного немца. Вину солдат признал, но с решением суда не согласился: «Лучше расстреляйте, только не забирайте награды!» Медали и ордена отняли. С тех пор о войне дед и «не помнит». 9 Мая закрывается дома и один поминает друзей. Награды ему возвратили, но он их не надевает. О войне не говорит никогда», — пишет Индира Квятковская, внучка ветерана войны 822 .
822
Я это видел. С. 233–234.