За горами – горы. История врача, который лечит весь мир
Шрифт:
Порой казалось, что самоуверенность Пола заполняет все пространство вокруг него и Джима. Раньше, когда Пол прилетал из Гаити и хотел поговорить с Джимом, но торопился на встречу, он просил: “Пройдись со мной”, – как будто каждый пункт в его графике по определению важнее любого дела, которым в тот момент мог быть занят Джим. В течение многих лет Джим забирал его из аэропорта, а Пол за ним в аэропорт не приезжал никогда, ни разу. Когда они спорили (что случалось нередко), Пол обычно выходил победителем, а если и нет, Джим зачастую чувствовал себя обязанным все равно сделать вид, будто проиграл. Если Джим хвалил Пола, тот охотно отвечал что-нибудь вроде “Спасибо, Джимбо, мне важно было это услышать”. А однажды, когда Джим парировал: “Тогда почему ты мне никогда такого не говоришь?” – он сделал удивленное лицо: “Да ладно,
Джим любил повторять, что они с Полом “двойняшки от разных матерей”. Если так, то Джим родился вторым и теперь, за пиццей в Зальцбурге, с благословения Пола наконец повзрослел.
Джим немало перенял от Фармера. С годами их философские воззрения стали почти неразличимы, особенно в отношении того набора принципов, который, как им казалось, международное здравоохранение возвело в статус Священного Писания. Джим как-то сказал мне: “В этике произошли фундаментальные изменения, границы дозволенного теперь совсем иные. Женщинам больше не бинтуют ноги, рабство уже не признается. Мы с Полом антропологи. Мы знаем, что все постоянно меняется. Культура постоянно меняется. Рекламщики все время навязывают культуре перемены. А мы чем хуже? Работники международного здравоохранения умывают руки, говоря: “Изменится ли ситуация к лучшему? Кто знает? Но Пол Фармер и ему подобные выйдут из игры, а мы, корифеи, останемся и продолжим решать, как лучше употребить два доллара двадцать семь центов на душу населения, отведенные на медицинское обслуживание”.
“Ресурсы всегда ограниченны”. В сфере международного здравоохранения эта сентенция имела огромную силу. Как правило, она и стояла за любым анализом экономической эффективности. Зачастую она означала: “Будьте реалистами”. Но у Кима с Фармером сложилось впечатление, что обычно ее изрекают, ни на миг не задумываясь о причинах ограниченности ресурсов в том или ином месте. Как будто странам вроде Гаити сам бог велел погрязать в нищете. Строго говоря, все ресурсы ограниченны повсюду, говорил Фармер в своих выступлениях. И добавлял: “Но сейчас они куда менее ограниченны, чем когда-либо прежде в истории человечества”. А именно: современная медицина располагает средствами избавления от многих бед, и никто не посмеет утверждать, что в мире недостаточно денег на оплату этих средств.
Однако для ПВИЗ упомянутая сентенция была вполне актуальна. Они потратили несколько миллионов Тома Уайта на закупку лекарств для Перу. Офелия старательно выкраивала кусочки пожертвований, поступавших в ПВИЗ, чтобы создать для организации целевой фонд. Ей удалось отложить около миллиона долларов. Но и эти деньги уже растворились, ушли на Перу. А Уайту было уже за восемьдесят, и состояние его постепенно подходило к концу, как он и планировал. В начале 2000 года Офелия, все еще заведовавшая финансами, написала Полу и Джиму:
Ребята,
нам позарез нужна большая куча деньжищ. Даже основное: 40 тысяч в месяц на зарплаты, 60 на Гаити и 35 на Перу – мы не потянем только на деньги Тома. Не говоря уже о прочих расходах, таких как ипотека, медицинские страховки, коммунальные услуги и т. д. и т. п. Есть идеи?
Троица разработала “демонтажную стратегию” – когда не слышал Уайт, они еще называли ее “жизнь после Тома”. Благодаря снижению цен на препараты второго ряда они могли продолжать лечение больных в Лиме в течение года или двух, но потом им пришлось бы с этим завязать. Также им пришлось бы прекратить финансирование исследовательского отдела ПВИЗ, некогда основанного Полом на грант Макартуров, и остаться, по сути, крошечной частной благотворительной организацией, отчаянно пытающейся поддержать систему здравоохранения лишь в одном уголке Гаити. “Вопиющими в пустыне”, как выразился Джим.
Ему-то, разумеется, будущее виделось совсем иначе. А именно: ПВИЗ станут инструментом расширения ресурсов для лечения ТБ, а заодно и свои дела поправят. Они ведь остановили распространение МЛУ-ТБ в северных трущобах Лимы. Теперь они предложат проект по искоренению заболевания во всем Перу. Потом выйдут на международный уровень. Докажут миру, что победить эту страшную заразу возможно, и покажут, как это делается. А если МЛУ-ТБ, то почему не СПИД?
Уже больше года Джим обхаживал крупных спонсоров. Самым крупным был фонд Гейтсов.
– Нет, – сказал Джим. – Будем просить сорок пять. Столько им ни за что не дадут, возражал Пол. Прибегнув к одному из любимых дискуссионных гамбитов Пола, Джим парировал:
– На каких конкретных данных основано твое утверждение?
Часть IV
Месяц путешествий
Глава 20
“Пол с Джимом заставили мир признать проблему лекарственно-устойчивого туберкулеза разрешимой”, – сказал мне однажды Говард Хайатт. Он считал это серьезным достижением. Шел 2000 год, мы сидели в его кабинете в Бригеме. “Минимум два миллиона человек в год умирают от ТБ. Но когда среди умирающих много людей с лекарственно-устойчивыми штаммами – а так и будет, если не запустить очень большую и действенную программу, – два миллиона не предел. Цифра может катастрофически увеличиться”.
А ведь МЛУ-ТБ составлял лишь часть огромной проблемы в мировом здравоохранении. Над новым тысячелетием нависли ТБ и СПИД. Если добавить в прогнозы пандемию малярии, становится ясно, что мир находился на грани таких бедствий, каких не видел несколько столетий, со времен чумы в Европе и почти полного уничтожения коренных народов Южной и Северной Америки. Похоже, Хайатт имел в виду, что Фармеру следовало бы целиком посвятить себя битве с этими напастями, причем на уровне, соответствующем их размаху. “Шесть месяцев в году Пол лично ведет прием пациентов в Гаити. Употребить бы это время на большую программу по лечению больных ТБ в тюрьмах России и других восточноевропейских стран, или на искоренение малярии во всем мире, или на СПИД в Южной Африке… Какая разница, чем бы он ни занялся, это точно будет важно. Вы только посмотрите, чего он достиг, потратив лишь часть своего времени на МЛУ-ТБ! Посмотрите, как работают его способности и политическая хватка! Я пытался убедить его ограничиться в Гаити ролью консультанта и как можно больше времени уделять глобальным проектам”.
Фармеру уже исполнилось сорок, и он занимал достаточно высокое положение, чтобы действовать так, как мечталось Хайатту, – на чисто административном уровне. У него сложилась блестящая репутация в академических кругах. Ему вскоре предстояло занять постоянную профессорскую должность в Гарварде. В очереди кандидатов на престижные премии по медицинской антропологии он стоял среди первых – некоторые коллеги уже поговаривали о том, что он “дал новое определение” этой дисциплине. Что до статуса в клинической медицине, Фармер стал одним из тех врачей, кого медицинские университеты США и Европы приглашают читать лекции, на которые сбегается весь кампус. Даже бригемские хирурги недавно попросили его прочесть им лекцию – особая честь, какой нечасто удостаивается простой терапевт. Кроме того, Фармер входил в несколько советов по международному здравоохранению, и к его мнению прислушивались. Но он явно не собирался отказываться от каких-либо направлений своей работы, в том числе от личного приема пациентов в Гаити.
Но это вовсе не означает, будто Фармер не желал всеми силами способствовать избавлению мира от нищеты и болезней. Просто у него были собственные представления о том, как этого добиваться. На самом деле он, наверное, был единственным человеком, точно знавшим, что надо делать. Однажды молодой помощник сгоряча обвинил его в неумении расставлять приоритеты. Неправда, ответил Фармер. На первом месте пациенты, на втором заключенные, на третьем студенты. Но он, мол, понимает, что помощник мог запутаться в деталях.