За гранью долга
Шрифт:
— Увы, вы опоздали, ваша светлость… — вмешался в разговор сотник. — Принц Ротиз мертв…
— Что?
— Его высочество принц Ротиз мертв. А я, начальник его охраны, сотник Модар Ялгон, как раз пытаюсь убедить милорда Утерса сдать оружие и проследовать на королевский суд под охраной моих людей…
— Граф? Это правда? Принца убили вы? — мгновенно помрачнев, спросил Тиррер.
— Да… — кивнул Аурон. — Я. Согласно Уложению…
— Нисколько не сомневаюсь в том, что вы действовали в рамках закона, граф. Однако все равно вынужден прервать ваш рассказ. Ибо, согласно тому же Уложению, всеми преступлениями, совершенными против членов королевской семьи, занимается исключительно королевский суд. Я — не его величество Вильфорд Четвертый. И не королевский обвинитель. Поэтому не имею права вникать в подробности дела до начала его слушания в суде. Однако, как мужчина и человек чести, приму участие в вашей судьбе. Прошу вас проследовать в мою карету — мы отправляемся в столицу. Немедленно…
— В ночь? — удивился сотник. — Почему именно в вашу карету, милорд? А что насчет сдачи оружия?
— До приезда в Арнорд его сиятельство граф Вэлш — мой гость… — скрипнув зубами, объяснил граф. — До момента, пока королевский обвинитель не объявит его виновным в убийстве, он считается невиновным. Сдавать оружие человеку чести никакой необходимости нет. Не дергайтесь, сотник: я ручаюсь, что через три дня граф предстанет перед королем. Кстати, чем стоять столбом, лучше бы занялись делом. Для начала пошлите людей на городской рынок за медом и подготовьте тело принца Ротиза к транспортировке. Что значит ночь? И что? Пусть взломают лавки и возьмут столько меда, сколько нужно, чтобы сохранить тело. А ущерб, нанесенный городским торговцам, я оплачу из своего кармана. Далее, раздобудьте для каждого свидетеля отдельную карету. И сделайте все, чтобы у них не было возможности общаться между собой и с теми, кто будет их охранять. Потом пообщайтесь с каждым из тех, кто уже в курсе гибели его высочества, но не является свидетелем происшествия: если по королевству поползут ненужные слухи, то спрашивать будут с вас…
— Хорошо, ваша светлость…
— Можете идти… — граф Тиррер повернулся к Утерсу, и, нервно сжав в руке рукоять висящего на поясе кинжала, негромко поинтересовался: — Ну, что, юноша, вы мне доверяете?
— Да, граф! — кивнул Аурон. — Я о вас наслышан. Вы — достойный воин и настоящий мужчина. Поэтому искренне благодарю за предложение. Сожалею, что познакомился с вами в такой ситуации. Буду рад проделать путь до столицы в вашей компании…
— В моей карете, но не в моей компании… — угрюмо вздохнул Тиррер. — До момента, пока вас не признают невиновным, беседовать с вами наедине я, увы, не смогу…
Глава 12
Аурон Утерс, граф Вэлш
…Несмотря на поздний час, на улицах города продолжала кипеть жизнь: Арнорд готовился к Празднику Совершеннолетия. Поэтому жуткое столпотворение из десятков груженых телег, наглухо перекрывших подъезд к городским воротам, и начало центральной улицы столицы до Стрелецких казарм кареты преодолевали больше трех часов. Увы, за Стрелецкими казармами движение стало еще хуже, и сотник Ялгон, знающий город вдоль и поперек, решительно направил лошадь в какую-то темную и грязную подворотню. Моя карета последовала за ней, и следующие два часа мне пришлось дышать смрадом городских трущоб.
Впрочем, не могу сказать, что ароматы, доносящиеся до меня с улицы, чем-то принципиально отличались от тех, которыми пах любой другой район города — в один из тренировочных выходов с Кузнечиком мне пришлось несколько дней помотаться по большинству районов Арнорда. И я еще тогда понял, насколько приятнее жить на природе, нежели в переполненной людьми столице. У нас даже в самой захудалой деревне люди не ленились выкапывать отхожие ямы и сжигать мусор. Ибо особо ленивых секли плетьми или навсегда изгоняли из графства. Так же, как и записных грязнуль: как говорил отец, распространение эпидемий, периодически выкашивающих тысячи жизней, можно было предотвратить только так.
За чистотой городских улиц следили и в Арнорде. Согласно королевскому указу, каждый, кто отрабатывал световой день на уборке мусора, получал возможность бесплатно получить сытный солдатский ужин в любой из казарм городской стражи. Однако, несмотря на огромное количество нищих, желающих получить бесплатный ужин почему-то находилось немного. Видимо, потому, что проблем с едой основная масса «сирых и убогих» не испытывала.
Район Соколиной горы, по которому двигались наши кареты, как раз и был пристанищем для той категории городского дна, которая зарабатывала себе на жизнь невесть чем. Люди, проживающие в полуразваленных хибарах, воровали, попрошайничали, грабили ночных прохожих и редко доживали до старости. Прогуляться по Грязной Луже и еще паре самых «широких» улиц района мог позволить себе либо очень хороший рубака, либо человек, решивший покончить с жизнью раз и навсегда. Впрочем, для кортежа из восьми карет, охраняемых тремя десятками вооруженных до зубов воинов, местная шелупень особой опасности не представляла. Скорее, наоборот — при появлении нашей кавалькады с улиц мгновенно исчезали все прохожие. А в большинстве окон пропадали отблески света от лучин и свечей. И поэтому кареты двигались в постепенно сгущающейся тьме.
Впрочем, отсутствие освещения меня особо не беспокоило — я перестал смотреть в окна сразу же, как карета свернула с центральной улицы. Во-первых, ничего интересного там увидеть я не надеялся, а во-вторых, «любоваться окрестностями» мешали спины воинов сотника Ялгона. Практически не слезающих с обеих подножек кареты для того, чтобы пресечь любые мои попытки к бегству. Эх, будь у меня желание сбежать, меня не остановили бы ни эти два здоровяка, ни все охранники покойного принца, вместе взятые. Видимо, так же считал и граф Орман, так как еще на первом привале он довольно долго пытался убедить сотника Ялгона перестать валять дурака: по мнению Бальдра Тиррера, справлять нужду в присутствии десятка арбалетчиков было унизительно. Однако начальник охраны покойного принца оказался упрям до безобразия. И за трое суток пути я успел привыкнуть и к страшно потеющим мечникам на подножках кареты, и к арбалетчикам, чуть ли не помогающим мне придерживать штаны, и к самому Ялгону, вечно шарахающемуся где-нибудь неподалеку.
А вот к мыслям о своем будущем привыкнуть не удавалось. В основном из-за действующей на нервы перспективы обзавестись каким-нибудь позорным прозвищем вроде Убийцы принца или Клятвопреступника: мысль о том, что меня могут называть именно так, приводила меня в бешенство. Поэтому я то и дело мысленно возвращался к тому вечеру в «Четырех комнатах», пытаясь понять, мог ли я поступить по-другому. Как ни странно, каждый раз получалось, что нет! Ведь даже знай я заранее, что парень с безумными глазами и в колете без герба — один из сыновей короля Вильфорда, я бы все равно его убил! Ибо, согласно Уложению, у человека, посягнувшего на честь неопоясанной дворянки, нет права на жизнь. И возможностей умереть всего две. От меча того, кто застал его на месте преступления, и на виселице после суда.
Нет, меня совершенно не беспокоили те чувства, которые мог испытывать принц, стоя на табуретке и ощущая, как палач затягивает на его шее петлю. Он выбрал себе будущее тогда, когда решил принудить к сожительству баронессу Фиолу Церин. Зато его отец, король Вильфорд, ничего не выбирал. Стоило мне представить, что ему пришлось бы лично отправить сына на виселицу и наблюдать за тем, как тот умирает самым позорным для дворянина образом, болтаясь в петле, как в голове рождалась парадоксальная мысль. Что мой удар в горло его высочеству явился чем-то вроде удара милосердия. [15] Для его отца. А для меня — стал чем-то вроде удара топором палача, отрубающим надежду на достойное будущее.
15
Удар стилетом — мизерикордией — в щель забрала рыцарского шлема.
«Не знаю, как король, а я, наверное, не смог бы изо дня в день видеть лицо того, кто убил моего сына. Даже зная, что мой сын действительно заслуживает смерти. Значит, как только мои действия будут признаны правомерными, меня сошлют в какой-нибудь дальний гарнизон и постараются обо мне не вспоминать. Так что дожить до момента, когда народ забудет мое имя, мне, скорее всего, уже не удастся. Так как имя убийцы принца останется в веках… — горько думал я, поглядывая на спины стоящих на подножках воинов. — Да… Не лучшая доля для Утерса…»