За гранью снов
Шрифт:
Штефан уставился на нее, сжимая руки в кулаки.
– Я тебя предупредил, София, - выговорил он сквозь зубы. – Только приблизишься к ней, я не отвечаю за последствия. Я предупредил, - холодно выдавил он и покинул дышащую ненавистью дворянку.
Они расстались лютыми врагами. Примирить их не смог и Натан Бодлер, который приезжал в Багровый мыс, якобы, для важного разговора, а на самом деле, ходатайствуя за дочь. Штефан не принял мирного соглашения, как, он был уверен, не приняла его и сама София. С того дня они не виделись, но Штефан знал, что эта
Через несколько дней он встретился с Каримом Вийаром, разговора с которым не вышло совершенно. Штефан просто вытолкнул пришедшего к нему «с миром» Карима взашей, приказав слугам не впускать его в дом ни под каким предлогом. Вийар что-то пытался сказать, кажется, обвинял его в сумасшествии или в чем-то подобном, но Штефан остался глух к его словам. Вне круга Совета он не обязан общаться с ним. И не будет этого делать. Вийар выкрикивал какие-то глупости, а Штефан уже входил в дом, игнорируя крики.
Поглощенный мыслями о Каролле, он не думал о леди Бодлер и Кариме Вийаре долго. Именно Кару он желал вернуть, а она отказывала ему в этом. Наверное, она была права. И он знал, что ее прощение не заслужить так просто, но в конечном итоге, она не оставила ему выбора. Он уже не мог без нее, а она его игнорировала. Отсылала его цветы в больницы, а подарки - в детские дома и на благотворительность. А он никогда и никому цветы и подарки не дарил, даже предположить не мог, что пойдет на такое когда-нибудь. А Кара... она даже визитки его не читала! Подумаешь, всего пара слов, но она не ответила ни одно из них. И тем самым развязала ему руки. Как так говорят, «молчание знак согласия»? Что ж, Кара сама подписала себе вольную. Но вольная эта подразумевала ее постоянное нахождение на воле рядом с ним. Только так.
И он решился на непредвиденное раньше, на преступное и карательное. Он отважился пойти против всех, даже против Совета Князей. Он похитил дочь аристократа. Действие, достойное сумасшедшего. И за такое ему, очевидно, могут назначать самое высокое наказание, - отправить в колонию на определенный срок. Лишить его трона не смогут, а вот лишить возможности управлять самостоятельно, - в их власти. Но он плевал на последствия. Он точно знал, что если дело будет сделано, он получит гораздо больше, чем то, о чем смел даже мечтать. И ради одной вероятности удачного исхода он готов был рискнуть. Если не всем, то очень многим.
А теперь… чувствовал себя последним мерзавцем. Нет, он не оправдывался перед собой, он поступил так, как считал нужным и правильным, пусть и рубил с плеча, действуя не совсем законно. Хотя, что уж греха таить, совсем незаконно. Но она не оставила ему иного выхода! И она же одновременно толкнула его к черте, за которой стояла. Он знал, что она ждет. И он шел к ней навстречу.
Он выкрал ее из дома Димитрия, предварительно написав тому соответствующую записку, а затем тайно вывез Кару из страны в недавно купленный коттедж в Норвегии. Истинное сумасшествие, но Штефан был уверен, что именно здесь они могли начать всё сначала, попробовать жить заново, с чистого листа. Ведь это возможно. Для него. А для нее? И для нее – тоже, если бы он не знал этого наверняка, то не стал бы рисковать. Хотя... стал бы. Да, стал бы! Потому что он чертов мазохист, и ему нужно услышать всё от нее.
Но
Не сделала ли она первый шаг к прощению, когда прочитала его визитки, которые заботливо хранила в шкатулке рядом со своей кроватью? Интересно, смотрела ли она на шкатулку, засыпая? Не терзалась ли любопытством, желанием проверить и прочитать его послания? А, просыпаясь, не одолевало ли ее это желание с новой силой? Но она прочитала визитки сразу после встречи с ним. Ему бы хотелось верить, что это еще одно доказательство чувства. Того, что не было грязно растоптано им.
А теперь она находится в его доме. Только он и она. Маленький коттедж, затерявшийся в одном из норвежских фьордов. Одинокий и старинный, но, как ни парадоксально, послуживших пристанищем двум сердцам, согревший их под мартовской вьюгой и внезапным снегопадом.
Именно здесь должно было свершиться примирение. Не только их друг с другом, но и примирение с самими собой. Только так можно было прийти к прощению. А от него - падать в любовь.
Еще четыре дня моего заключения остались позади. И за всё это время - куча эмоций, импульсивности, чувств, даже попытки побега, к слову, совершенно безрезультатной, и, конечно же, противостояний... не столько со Штефаном, сколько с самой собой. За право называть себя свободной от его власти не только над моим телом, которое меня предавало с каждым днем, стремясь к демону в объятья, но и над душой.
Я успела осмотреть дом, наверно, даже изучить его сверху донизу и обратно. Познакомилась с кухаркой Эдной. Толку от нее было мало, так как она была норвежкой, и по-чешски не знала ни слова. Две служанки тоже были норвежками, довольно хорошо говорили по-английски, потому с ними я порой перебрасывалась парой-тройкой слов. Но надолго они не задерживались со мной, так как «господин Князь», говорили они, не позволяет им «бездельничать». Я догадывалась об истинном значении этого слова, но молчала.
На второй день моего пребывания в коттедже я попыталась бежать. Не удалось. Штефан не врал, когда говорил, что этот фьорд почти оторван от всего остального мира. Красота меня окружала неописуемая. Снег не выпал больше, он перешел в моросящий дождь, а сильный ветер был пронизывающим до костей. Выбраться отсюда без помощи катера не представлялось возможным, а значит, вообще не выбраться.
– Проверила обстановку? – встретил меня в гостиной Штефан, когда я вернулась с залива.