За красными ставнями
Шрифт:
— Я нахожу, комендант, вашу идею маленького обмана, осуществленную в аэропорту, весьма неудачной. Поведение сэра Генри Мерривейла…
— Очень сожалею, сэр. П-поведение с-сэра Генри М-мер-ривейла…
То, что сделал Альварес, никто не мог от него ожидать.
Он начал смеяться как безумный. Сначала это был хохот во все горло, каким мы приветствуем ужимки братьев Маркс [37] или мистера Чаплина. Затем это приняло вид колик в животе — бедняга согнулся вдвое, сотрясаясь в судорогах смеха и одновременно пытаясь произнести слова объяснения.
37
Братья Маркс — Чико (Леонард) (1886–1961), Харпо (Адольф) (1888–1964), Граучо (Джулиус Генри) (1890–1977), Зеппо (Херберт) (1901–1979) — американские актеры-комики.
— Комендант! — рявкнул шокированный полковник, стукнув кулаком по столу.
Альварес сделал героическую попытку выпрямиться.
— Я с-сожалею! — заикался он. — К-конечно, у меня такое же д-детское чувство юмора, как у арабов. Однако видеть сэра Генри М-мерривейла, втаскиваемого в двери аэропорта этими леди и мною, но п-продолжающего выкрикивать арабские ругательства-Щеки коменданта снова вздулись. Прислонившись к столу, он расхохотался прямо в лицо взбешенному полковнику.
— Что в этом забавного? — рявкнул Г. М.
— О, пускай смеется! — Морин умоляюще посмотрела на Дюрока и повернулась к Альваресу. — Все эти годы вы строили из себя невесть что, стараясь произвести на людей впечатление или напугать их и не будучи самим собой. Так что смейтесь — это пойдет вам на пользу.
— В этом есть резон, — подхватила Пола, тоже давясь от смеха.
Альварес взял себя в руки, хотя слезы все еще струились по его щекам. Полковник колебался. Конечно, дисциплина прежде всего, но виновного защищали две хорошенькие девушки. К тому же он впервые видел Альвареса смеющимся — значит, комендант был не совсем «гребной шлюпкой». Все это склоняло Дюрока к снисходительности.
— Вы понимаете, комендант, — мрачно осведомился он, — что ваше поведение могло иметь серьезные последствия?
— Да, сэр.
— Ну тогда я об этом забуду. — Однако гнев Дюрока еще не истощился. — Но знайте, комендант, больше это не должно повториться, или Роберт ваш дядя!
— Что?! — Пола Бентли отвернулась и вновь затряслась от беззвучного смеха.
Хотя Альварес оставался серьезным, его смуглый лоб озадаченно наморщился.
— Это не повторится, сэр. Но могу ли я почтительно осведомиться насчет дяди Роберта?..
Полковник Дюрок, ожидавший подобного вопроса, радостно хлопнул себя по бедру.
— Это английская идиома! — воскликнул он. — Неужели вы ее не знаете, хотя провели большую часть жизни в Англии? Миндаль вам, комендант! Это американский сленг, которому я научился в баре «Парад».
— Прошу прощения, сэр, но, по-моему, надо говорить «орехи».
— Какие орехи?
— «Будет вам на орехи!», сэр.
— Тогда орехи вам! — рявкнул полковник и застыл с кулаком в воздухе. Потом он опустил руку, и его красное лицо покраснело еще сильнее. Его мозг под коротко стриженными седыми волосами путался в словах, никак не складывающихся в осмысленные фразы. Это было очень скверно. Нельзя шутить с подчиненными — необходимо сохранять достоинство и помнить о дисциплине. — Поймите, комендант, я не сержусь из-за того, что вы смеялись, — возможно, это хороший
В течение некоторого времени никто не замечал Г. М. — разве только исключая его единственную вспышку гнева. Он неподвижно стоял спиной к балюстраде, массируя подбородок пальцами левой руки и жуя какие-то голубые цветы. При этом его глаза задумчиво и одновременно злобно поглядывали на Морин Холмс.
Морин, ранее слишком поглощенная другими делами, наконец заметила это, пригладила волосы и посмотрела на чулки в поисках спустившихся петель.
— «По-детски», — заговорил Г. М. тоном человека, цитирующего кого-то, скосив один глаз в угол потолка балкона. — «По-детски», а?
Морин поняла, в чем дело.
— Пожалуйста, не начинайте снова! Я не имела это в виду, а если имела, то лишь отчасти. Я лишь пыталась помочь…
— «Первый же мошенник, которого вы встретите, — безжалостно продолжал Г. М., — обведет вас вокруг пальца». А я сказал, что покажу вам, не так ли? Хотя не имел ни малейшего понятия, как это сделать. Ладно!
— Вы действительно ведете себя по-детски!
— А вы все еще моя секретарша? — усмехнулся Г. М. — Остаетесь в этом доме, чтобы писать под диктовку?
— Да! — с вызовом ответила Морин. — Вы говорили, что вполне справитесь. Я этому не верю. Что ж, попробуйте.
Во время этого диалога Альварес с некоторым испугом переводил взгляд с одного на другую.
Г. М. повернулся и выплюнул жвачку из голубых цветов за балюстраду.
— Если ваше предложение еще в силе, полковник, — обратился он к Дюроку, — то я передумал. Я согласен оказать вам любую посильную помощь в деле этого преступника-призрака. Мы с вами наверняка его прищучим.
Полковник Дюрок вскочил со стула:
— Вы серьезно?
— Вполне серьезно.
— Господи! — воскликнул он. — Если моя маленькая организация с вашей помощью сможет поймать чудовище, которое мы называем Железный Сундук, и посрамит полицейские силы Рима и Парижа, то я умру счастливым даже в собачьей конуре! — Он судорожно глотнул. — Когда вы желаете приступить к делу?
— Немедленно.
— А как же ленч? — Дюрок посмотрел на часы. — Tiens, [38] должно быть, слуги забыли о нем. Если вы подробно объясните арабу, что нужно сделать, он все выполнит как надо. Но если вы забудете о своем распоряжении, он решит, что вы передумали, и тоже об этом забудет.
38
Ну да (фр.).
— К черту ленч, — грубо сказал Г. М. — Просто дайте мне несколько сандвичей и виски с содовой. Покажите каждый рапорт, каждую улику — все, что у вас имеется на этого типа. И избавьтесь от всех остальных, кроме…
Морин стояла около стула, на который бросила манто, с высокомерной улыбкой, которая, как она надеялась, разозлит сэра Генри. Но когда его губы беззвучно произнесли слова: «Вы умеете стенографировать?» — она сразу кивнула.
— Избавьтесь от всех, — закончил Г. М., — кроме моей секретарши.