За кремовыми шторами
Шрифт:
При этом Саша не был трусом, хотя сам никогда ни к кому не лез, но вызванный на бой, дрался яростно и большей частью выходил победителем. Однажды он был сильно избит юнкерами второй роты за то, что вступился за Извольского.
Как потом выяснилось, Кир был сам виноват – проигрался в пух и прах, не мог отдать долга. Юлил, выкручивался и, в конце концов, был почти пойман на краже денег у такого же, как он, юнкера. Вот это «почти» и клятвенные уверения друга, что денег он не брал, с игрой завяжет и больше никогда и ни за что, позволили Михайлову вступиться и прекратить разборки. В тот же вечер, когда он возвращался из увольнения, его поймали четверо парней и жестоко избили. Кирилл был в гневе, требовал от Саши выдачи начальству тех, кто его бил, для расправы над ними. Друзья тогда крупно повздорили.
– Кир, пойми, не могу я доносить! Сроду таким не занимался, – Саша прикладывал принесенный денщиком из лавки кусок говядины к «фонарю» под глазом.
– Сашка, но они ж избили тебя. Ты знаешь, кто, это недостойно будущего офицера, – никак не мог успокоиться Извольский.
– Недостойно? А в карты играть достойно? Деньги чужие брать достойно? – Михайлов вопросительно посмотрел на друга.
– Саша, я… но ты же, – залепетал Кирилл, бледнея, – ты знал?
– Догадывался. Надеюсь, ты найдешь в себе силы попросить денег у матери или у дяди и как-то вернуть их Олсуфьеву? Помни – ты обещал.
– Помню, – вздохнул Извольский, но тут же начал кричать и ругаться, доказывая, что Михайлов ничего не понимает, денег взять негде – ни мать, ни дядя не дадут – а единственный способ достать их – сесть за карточный стол.
– Кир, мы с тобой друзья с корпуса, ты дорог мне как брат, но этой затеи я не поддержу. Если пойдешь играть, расскажу все ротному. Пойми, для тебя же, дурака, стараюсь, погибнешь ты там.
– Сам ты дурак, и ничего не понимаешь! – Кирилл выбежал из дортуара и до вечерней поверки бродил где-то, не показываясь на глаза Михайлову. А ночью, когда все спали, перебрался к нему на кровать, где они долго придумывали, как выйти из непростой ситуации, в которую Извольский себя загнал.
– Вашбродь, станция скоро, – мимо прошел давешний проводник, и поручик вернулся к действительности, – через пять минут прибываем да полчасика постоим. Ночь-то какая звездная, морозец небольшой. – Михайлов кивнул, соглашаясь, и прошел в купе за шинелью и портсигаром – снова хотелось курить.
Едва поезд затормозил, поручик поторопился к выходу, споро надевая шинель в рукава. На улице в самом деле было морозно, но не зябко – стоявший на соседней платформе состав загораживал их от ветра. Остановившись недалеко от своего вагона, Саша сунул руки в карманы и поднял голову – темное звездное небо расстилалось куполом, прямо над ним мигая созвездием Кассиопеи.
Он тут же вспомнил легенду, которую рассказывал старик-астроном, и ее – Анечку. Словно опять услышал тот вальс, их первый вальс на балу в Екатерининском институте.
Как он тогда сопротивлялся, не желая ехать, когда его все-таки назначили в сводную роту, наряженную на бал. Зная, что ротный не выносит лжи и увиливанья, Михайлов все равно выкручивался как уж на сковородке – и к отцу он должен ехать, и перчаток у него чистых нет, и голова болит – ничего не помогло. А дело было в одном – Кирилла на бал не взяли. Маменька ему приезжать не велела, а еще переэкзаменовка по тригонометрии (попался на испытаниях со шпаргалкой) – Саше не хотелось оставлять друга одного. К тому же у них была одна идея на этот свободный вечер. Но… пришлось ехать. А там – танцевать. На первый же танец он пригласил ее, большеглазую рыжеволосую хохотушку с россыпью веснушек на вздернутом носике. Аня – Анна Дмитриевна, как представилась девушка, училась в выпускном классе и по окончании курса собиралась вернуться домой, в Смоленскую губернию, где ее отец служил священником при храме Казанской Божией Матери. Два старших брата ее учились в семинарии. Младший – в том же кадетском корпусе, что заканчивал Михайлов, а обе сестры, здесь же, в Екатерининском, только на пару лет младше – они были близняшками.
Девушка сразу приглянулась Саше – своей улыбкой, общительностью, бьющей через край жизненной силой. Она была настоящая, живая, в отличие от жеманных девиц в Благородном собрании, где до этого Михайлову приходилось бывать на балах.
Протанцевав с Аней тур вальса, он отвел ее к столам с напитками и предложил стакан крюшона, с улыбкой наблюдая, как пьет она маленькими глоточками, обмахиваясь веером и пряча глаза, стоило в их сторону посмотреть ее строгой классной даме. Саша быстро разгадал этот маневр, очень веселясь, – Ане явно сложно было сдерживать эмоции…
Потом была еще кадриль, а пригласив девушку на польку, Михайлов неожиданно получил отказ. Еще больше его удивило, даже обидело то, что Аня пошла танцевать с напыщенным кавалергардом, развязным, наглым и явно старше собравшейся в зале молодежи.
Зато когда в перерыве играли в почту, Саша получил крохотную записочку с несколькими словами, написанными округлым девичьим почерком.
«Мне не велели, у нас не положено больше двух танцев, но если остаетесь на ужин, можете меня повести, и тогда танец после тоже за Вами. А последний перед ужином я пропущу». Записка была подписана литерой «А», вырисованной так красиво, словно это делал художник.
Ужин и следующий танец, закрывавший бал, прошли как в тумане. Михайлов вдруг растерял все свое красноречие, запинаясь и краснея, как какой-нибудь малолетний кадет.
Когда юнкера одевались в рекреации первого этажа, девушки стояли на площадке второго, махая им руками и платочками.
– Душки-юнкера, приезжайте на Светлой, мы будем ждать, – наперебой кричали звонкие девичьи голоса, прерываемые взрывами смеха и окриками классных дам, пытавшихся остановить это безумие…
Саша смотрел на девушек, но видел только одну – Анечку, Анну Дмитриевну Певницкую, в которую, кажется, успел влюбиться по уши.
Выйдя на улицу в снежную звездную ночь, Михайлов посмотрел на небо, но вместо звезд ему светили и улыбались лучистые голубые глаза.
Приехав в училище, он первым делом нашел друга и стал рассказывать ему про бал и Аню. Про то, какая она замечательная, чуткая, милая, как хорошо танцует, и в то же время умница и не кокетка.