За несколько стаканов крови
Шрифт:
— К брике бегом марш! — приказал он, подхватывая вещи.
Персефоний без рассуждений кинулся за ним вдоль стены ко двору. На углу он оглянулся и увидел, как из окошка высовывается Эргоном и целится им вслед. Молодой упырь рванул Хмурия Несмеяновича на себя, и пуля только царапнула плечо бывшего бригадира.
Эргоном тотчас скользнул через окно, но драгоценные мгновения были потеряны. Когда он появился во дворе, держа наготове метательный нож, беглецы уже прыгнули в повозку, и грузный возница, подгоняемый криком Тучко: «Галопом марш!» — хлестнул лошадей.
Брика загрохотала к воротам, однако выезд вдруг преградили новые фигуры. Двое или трое показались Персефонию знакомыми, во всяком случае, лешего Ляса он точно признал. Но, как видно, известие Эргонома о том, что он обнаружил Хмурия Несмеяновича, припозднилось: остатки бригады собрались не в полном составе, и атака была неорганизованной.
Сделанный наугад выстрел прошил клеенчатый верх брики, никого не зацепив. Ляс взлетел на передок и взмахнул кривым ножом над головой возницы, но тот сделал движение рукой, будто муху отгонял, и лешего смело. Еще один герильяс запрыгнул в повозку сзади. В руке у него был короткий магический жезл полицейского образца, однако воспользоваться им он не успел: Тучко ударил его пяткой своего наполовину освобожденного от материи жезла в солнечное сплетение и сбросил наземь.
Брика выкатилась из ворот. Хмурий Несмеянович выдернул жезл из свертка и, припав к заднему бортику, выпустил под ноги догонявших огненный заряд. Это задержало их, и через несколько секунд сотрясаемый неутихающим шумом битвы постоялый двор остался далеко позади.
Колеса прогрохотали по единственной мощеной улице предместья, весело простучали по доскам перекинутого через ручей мостика, и вот вокруг раскинулись пастбища, а за ним уже вставал навстречу дремучий лес.
Глава 7
ДОРОГА НА ШИНЕЛЬИНО
Хмурий Несмеянович набросил отрез ткани на посох и, сев спиной к бортику, принялся перевязывать царапину на плече, неглубокую, но обильно кровоточившую.
— Пронесло, — выдохнул он. — А ты, видать, везучий, корнет! Не во всем, конечно, но так оно всегда и бывает. Бумагу тебе выправить не успели, зато жив остался, и меня опять выручил. Так что не расстраивайся — это важнее…
— Да я не расстраиваюсь, Хмурий Несмеянович, — прикрыв глаза, ответил Персефоний.
Он оглянулся на возницу, принюхался к исходящему от него запаху и убедился в верности сразу мелькнувшей у него догадки: тот был берендеем. Упырь нервно хмыкнул. Если бы Ляс успел рассмотреть возницу, навряд ли попытался бы напасть на него. С медведями-оборотнями шутки плохи.
— Оторвались вроде? — прогудел возница, переводя лошадей с галопа на рысь. — Хорошо. Куда едем-то, судари?
— Как сказано: до Шинельино прямиком, а от Шинельина на Носовский объездной тропой.
— Ну а там — доколь?
— Там и узнаешь, — отрезал Тучко.
Берендей недовольно поворчал себе под нос, но больше расспрашивать не стал.
— Хмурий Несмеянович, кто такой этот Эргоном?
Тучко помедлил, вынул кисет и начал вертеть самокрутку.
— Опасный человек, — заговорил он наконец. — Самый опасный из всех, кого я встречал. В войну при каждой бригаде имелись звенья иностранных наемников. В моей главой такого звена и был Эргоном. Все они, конечно, были соглядатаями: умные головы на Западе хотели знать, на что тратят деньги, поддерживая бригады герильясов. Но, кроме того, еще отличные бойцы и толковые командиры, и Эргоном, пожалуй, был лучшим из них. Звено у него было небольшое, всего девять разумных: он сам, еще двое людей — один отличный рубака, другой искусный маг — потом еще гном Гемье и эльф Васисдас, которых ты помнишь, и четверо фэйри-карликов.
— Любопытно, — заметил Персефоний. — Что-то мне это напоминает. Прямо как в легенде.
— А ты как думал! — отозвался Тучко, раскуривая самокрутку. — Таких парней хлебом не корми, дай только примазаться к какой-нибудь легенде. Хочешь верь, хочешь не верь, а на мозги это действует со страшной силой. Особенно на мозги, не отягощенные знаниями, как выражался наш повар — а он знал, что говорит, в мирное время библиотекарем был. Иному юнцу достаточно намека на легенду, случайного совпадения — самого поверхностного, как раз по мере знаний, и готово, он уже верит во все. Видал бы ты, как трепетали иные мои сопляки, когда эти девять мерзавцев гордо именовали себя братством! Однако чего не отнять, того не отнять: драться умели. Потом, по счастью, легенда рухнула. Маг и боец погибли, карлики слиняли, прихватив кое-что из трофеев. Вот только мозги прочищать было поздно. К тому времени другие легенды пошли рушиться, поважнее… — вздохнул он.
— Правда, далеко не все это поняли, — подал вдруг голос возница. — Ты ведь это хотел сказать, бригадир?
— В общем, да, — помедлив, кивнул Тучко. — По совести сказать, ты один понял все по-настоящему, Яр. До сих пор не знаю, почему ты вообще с нами оставался.
— Чего тут думать? — отмахнулся берендей. — Во-первых, я присягу давал. Хоть и сдуру, но присягами не бросаются. А во-вторых… ты без меня таких бы дел наворотил…
— Тоже верно, — сказал Тучко Персефонию. — Яр меня много раз от греха спасал. Лютовать не давал… Даже этих, «братство» это наемное, одергивать умел — у него-то и я научился.
На минуту воцарилась тишина. Персефоний глядел на широкую спину берендея, скалой закрывавшую залитое лунным сиянием небо, и дивился про себя, до чего пестрое было у Тучко войско.
— Слышь, бригадир! Может, скажешь все-таки, что у тебя за беда стряслась? Знаешь ведь: если дело стоящее, так я с тобой пойду.
— Да нет, Яр, то-то и оно, что дело так себе. Не то чтобы совсем уж дрянь, а так…
— Не за идею, часом? — осторожно спросил берендей.
— Нет! — хохотнул Тучко. — Хватит с меня идей.
— Это хорошо. На идеи у тебя никогда чутья не было. Впрочем, кто бы говорил…
Они опять помолчали. Лес сомкнулся уже с обеих сторон дороги, из-под деревьев несло сырой прохладой и пряными запахами, в которых терялся табачный дым. Еще под крышей брики витал запах меда, от которого странным образом делалось тепло на сердце.
Персефоний любил мед — в нем было что-то от солнца.
Хмурий Несмеянович курил, лежа на боку и стряхивая пепел на жесткую ладонь: дно повозки было устлано сеном. Дотянув самокрутку до пяточки, он щелчком выбросил окурок на дорогу. Персефоний проводил взглядом красный огонек. Тучко потянулся и улегся вдоль левого бортика.