За правду сражается наш народ!
Шрифт:
Я начала осуществлять свою задумку: тихонько легла на столешницу, столик покачнулся, видимо, ножки были разной длины. И только-только начала опускать голову, только я увидела руку и темно-коричневое пальто стоящего и разговаривающего с Дусей человека, как в это же мгновение, когда я опускала голову ниже, пытаясь рассмотреть лицо того, коричневого, ураганная сила сгребла меня из лягушачьей позиции и бросила в комнату, на стоящий рядом диван. От испуга и неожиданности я закричала, заплакала, а рядом рыдала мама. Рыдала, как в последний раз.
Она так страшно подвывала и всхлипывала, что я онемела.
Оказывается, она, войдя в комнату, увидела, как я взгромоздилась на стол и легла на него, опустив голову. Как потом она рассказывала мне: ужас сковал ее всю. Но она не позвала меня, не вскрикнула, не назвала по имени, ибо посчитала, что любой звук способен испугать меня, и я потеряю равновесие и кувыркнусь вниз со страшной высоты.
Поэтому подкралась и крепко схватила. Потом ещё долго не отпускала, будто пальцы не могла разжать, держала меня до синяков, и плакала, плакала. Вот так и спасла, оттащив от края балкона, и предотвратив мой незапланированный полет с шестого этажа.
Мне потом сильно попало. Но уже много позже.
Вообще, мне часто влетало. Но этот случай особенный, и я запомнила его хорошо. Меня поставили в угол на весь месяц по одному часу за вечер, и кроме того, отлучили от игрушек. Тоже на месяц!
И было за что. Особенно запомнился рисунок того угла: желтый цветочек с зеленой яркой серединкой, с радостным весёлым пятном, которому я и жаловалась на несправедливость, творимую со мной.
А дело было так. В шесть лет объявили, что теперь я самостоятельная взрослая девочка и должна сама ходить в детский сад и музыкальную школу.
Конечно, перед этим все маршруты были проработаны, отрепетированы и сданы мной на «отлично» маме, бабушке и моему дядьке – папиному брату. Ибо, как часто бывало, папа был далеко в море, на своём военном корабле и «выполнял важное государственное задание» – так мне объясняла бабушка его долгое отсутствие.
Меня, обычно, переводили через дорогу, а дальше я шла сама. Мимо дворца культуры с колоннами, казавшимся мне настоящим Замком из сказки: там обитали удивительные люди. Они выходили из этого помещения весёлые, шумные, неся скрипки, или виолончель, или даже огромный блестящий аккордеон. Или, что совсем замечательно, воздушные шары, которые иногда улетали в небо. А мы, кто это видел, закидывали головы и смотрели до тех пор, пока какой-нибудь своевольный шар не пропадал за облаками.
А однажды стайка красивых тоненьких девушек пронеслась передо мной, держа на плечах перекинутые на лентах пуанты. Да, пуанты! Настоящие! Такие же точно, как у лебедей из театра. Из того спектакля-балета, что так сильно и навсегда пронзил мое детское сердце под Новый год, куда меня водили на елку.
После увиденного в театре волшебства, я долго пыталась встать на пальцы перед зеркалом, старательно вытягивала шею и плавно помавала руками, изображая взмахи крыла. И даже просила маму отвести меня туда, где учат этому. Но мама отказала, сославшись , что я «крепенькая», а туда берут «костлявых». И конфет не дают. И пирожные запрещают. И мороженое. И я больше не просила. Зачем? Жить без мороженого?
Шли мимо магазина «Молоко». Я бывала там каждый день: бабушка покупала мне творожные сырки и противное разливное молоко, которое наливали огромным алюминиевым черпаком в эмалированный синий бидон. Почему противное? Да потому что его нужно было кипятить, следить, чтобы «не убежало», а ещё – пить перед сном. С пенкой! Ужас! Это осталось ярким, но неприятным воспоминанием детства.
И, конечно же, мимо кинотеатра, куда часто ходили мама с папой, когда тот был дома и удавалось достать билеты, отстояв огромную очередь, похожую на питона Ка в моей любимой книжке про Маугли.
Но в один прекрасный день, ранним утром, дав мне хлеб со сливочным маслом, чуть присыпанный сахарным песком и стакан чаю, бабушка объявила, что она именно сегодня не может перевести меня через дорогу к садику, потому что ей принесли «талон на обследование».
Она говорила об этом трагическим тоном, так, что я поняла: «обследование» – это страшно. Я испугалась за бабушку. Что с ней сделают в этом самом «обследовании»? Кто ей грозит? А вдруг, она не вернётся? И что тогда будет с нами? Со мной?
Я хотела пойти с ней. И хотя бы подержать ее за руку, если она будет бояться. Так всегда делала мама перед сном, заходя в мою комнату попрощаться и пожелать мне спокойной ночи.
Но бабушка меня успокоила, сказав, что не боится в этой жизни ничего, кроме, как за меня, и ещё сказала, что она на меня надеется. Я у неё взрослая, умная, и перейду дорогу по всем правилам, которые в меня вбили на веки вечные.
– Ну давай, – произнесла бабушка, – вот выйдешь ты из дома…
Я подхватила чётко и ясно, будто рапортовала:
– Вот выйду я из дома, посмотрю на тебя в окне и помашу рукой. Дойду до перекрёстка, сначала поверну голову налево. Если машин нет, аккуратно дойду до середины дороги, на спасительные полоски, а уже потом – поверну голову направо.
Я с гордостью посмотрела на бабушку: «Ничего не забыла?!»
Бабушка сомневалась. На лице отразились отчаяние и борьба.
– Ты же справишься? – спросила меня бабушка неуверенно.
– Конечно, я готова! Ещё бы! Ты подумай, – с жаром продолжала я, – тысячу раз мы переходили эту дорогу с тобой и без, с дядей Сёмой и тётей Ирой, с двоюродным братом и троюродной сестренкой! Я даже одна переходила! Правда, сзади в двух шагах от меня, шёл папа и «контролировал процесс». Помнишь, я на него ещё обиделась? Ещё не хватало! Как будто я маленькая! Что особенного? Теперь сама. Справлюсь! – я чётко и ясно все это протараторила и предложила:
– Иди скорей на своё обследование, – голос мой звучал радостно и уверенно,
– я уже совсем взрослая!
Бабушка со вздохом открыла дверь. И я вышла на улицу. Она стала другой. Будто мир перевернулся.
Вот это ощущение изменённого вокруг тебя мира преследует меня до сих пор, особенно, когда я иду на риск или начинаю что-то новое.
Людей оказалось больше, чем обычно, и они были какие-то другие. Дорога казалась длинней: я не узнавала наше Огромное Дерево Удачного Спасения от Дождя. Роскошная крона, могучим шатром нависшая над тротуаром, как-то спасла нас с папой от ливня.