За Синей рекой
Шрифт:
Кандела всхлипнул с чувством. Брат Дубрава забрал его.
– С возвращением, король Ольгерд! – сказал брат Дубрава.
Король улыбнулся и ему.
Подошел Зимородок. Поклонился неловко и хмуро. Марион вдруг ужасно расстроилась из-за него.
– Это Зимородок! – заговорила она, обращаясь к королю. – Он самый умелый, самый смелый следопыт! Без него мы бы вообще все погибли.
Зимородок посмотрел на Марион неприязненно, как на чужую. Она громко разрыдалась. Не зная, как быть, Зимородок осторожно погладил будущую королеву по волосам. Ольгерд
– Ну что ты, Марион… – сказал Зимородок. – Все так хорошо получилось…
Марион безутешно замотала головой.
– А ты? – всхлипнула она. – А тебе нехорошо! Ты ведь хочешь удрать, да? Потихоньку? Уйти в леса и чтоб тебя там заели волки?
– Какая разница, – сказал Зимородок. – К жениху-то я тебя доставил, как уговаривались, а дальше – уж не твое дело…
– А я хочу, чтоб все были счастливы! Я хочу! – плакала Марион.
– Я счастлив, – заявил Зимородок, глядя вбок.
– Врешь! – вздохнула она.
Зимородок махнул рукой и поскорее отошел в сторону. Ольгерд наклонился к Марион.
– Все меня бросили, – бормотала она. – Сперва Людвиг, теперь Зимородок…
И тут из переулка выскочил граф Мирко. Никто и не заметил, как он отлучался с площади.
– Дядя! – закричал он, обращаясь к Ольгерду. – Проклятый Огнедум сбежал!
Да, Огнедум бежал. Подобрав полы длинной своей мантии, спотыкаясь, хватаясь руками за стены и углы домов, – он сломя голову мчался через город. Его гнал страх перед силами, которые он не сумел ни постичь, ни разрушить. Стены домов обжигали его пальцы, и булыжники мостовой, как пасти разозленных мопсов, кусали его за ноги. Высоко в небе над ним что-то злорадно каркало.
Но вот город остался позади. Кругом беглого властителя простирались теперь бескрайние леса. За Синей рекой высились неприветливые горы. Огнедум двинулся сквозь чащу, к последней реке Королевства – Желтой, в неизведанные дебри, где, по слухам, начиналось Великое Ничто и виден был край панциря Вселенской Черепахи. Горы надменно смотрели в спину бегущему энвольтатору.
Во рту у Огнедума горело. Жажда одолевала его, а стыд и ужас делали вкус изгнания нестерпимо горьким. Энвольтатора сильно мотало от дерева к дереву – лес словно решил избить его всеми встречными стволами, исхлестать всеми ветками, какие попадутся на пути.
Наконец Огнедум упал и обнаружил себя лежащим в сыром мху на болоте. Его борода погрузилась в лужицу темной воды.
– О! – вымолвил Огнедум, наклоняясь над водой, чтобы утолить наконец жажду. И тут же отпрянул, потому что вода обожгла его, а на темной блестящей поверхности появилось отражение Косорукого Кукольника. Он внимательно смотрел из-под мятой черной шляпы и дергал углами длинного рта.
– Учитель… – прошептал Огнедум.
– Это ты мне, что ли? – после паузы вопросил Косорукий Кукольник. – А? Кого ты назваешь учителем? Отвечай!
– Тебя! Тебя! – моляще вскрикнул Огнедум. – Спаси меня, учитель!
– Насколько я помню, ты меня оставил, – сказал Косорукий Кукольник. – Ты украл у меня запрещенные книги…
– Я жаждал познания! – сказал Огнедум.
– Ты их спер, грязная скотина! – заорал Косорукий Кукольник. – Ты их стырил!
– Проникновения в глубины истины… – бормотал Огнедум.
– Спер! Спер! Ворюга!
– Прости!.. – взвыл Огнедум.
Косорукий Кукольник придвинулся ближе, так что стало казаться, что еще немного – и его длинный нос высунется на поверхность, проткнув водную гладь.
– Я учил тебя делать игрушки, щенок, – с пугающим спокойствием заговорил Косорукий Кукольник. – Шить медвежат и белочек, мастерить куколок-принцесс, вырезать солдатиков. Но тебе показалось мало создавать красивые вещи, которые другие люди наполнят жизнью и радостью! Тебе захотелось творить живые существа! Чтобы эти существа признавали тебя своим создателем! Вот чего тебе захотелось! Ты знал, что это запрещено!
– Я знаю… – просипел Огнедум. – Я виноват! Прости же меня, учитель!
Вода забурлила, и отражение исчезло. Теперь перед носом Огнедума сидела на краю лужи сонная осенняя лягушка и с недоумением таращила круглые глаза. Затем она негодующе квакнула и одним прыжком куда-то удалилась.
Огнедум встал и, пошатываясь, побрел дальше. Чащоба поглотила его, и с тех пор никто и никогда ничего больше не слышал об Огнедуме Всесведущем.
В кризисной ситуации командование «факелами», расквартированными в столице, принял на себя младший лейтенант Отвага.
Ни о чем не было известно с полной достоверностью. Говорили, например, что несколько теней бывших ольгердовых лейб-гвардейцев случайно попали под реактив, выплеснутый из окна лаборатории, отчего возросли в гигантов нечеловеческой мощи, и вот от них-то вся угроза.
Говорили также, что у колобашек взорвался рудный газ непосредственно под замком, отчего погибло колб без счета, а в субстрате оказались чуждые элементы.
Вообще о субстрате разговоров было много. Доползали гадкие вести о том, что засланные диверсанты нарочно подлили туда горского самогона. Что там – с гнусной целью – топятся тени придворных. Что в однин из чанов великий Огнедум по рассеянности уронил кошку.
Тревожились об Огнедуме, поскольку он являлся отцом нации. Здесь предполагалось многообразно: что Огнедум в замке и в полной безопасности и что он в руках противника и в страшной опасности.
В три часа пополудни казармы наполнились гулким грохотом. Перетаскивали койки, разламывая их и баррикадируя проходы. Оборудовались укрытия для лучников на крыше. Голоса «факелов» перелетали через двор – в них звучала тревога.
– Властитель работает сейчас над секретным оружием.
– Из колб вот-вот выйдут свежие силы. Надо только дождаться.
– А капитан-то, предатель, – говорят, он продал горцам формулу субстрата…
– Этого не может быть. Формулы не существует. Властитель создал субстрат методом проб и ошибок.