За синими горами
Шрифт:
Шлепая босыми ногами, на кухню забрел Борис. С опухшим мятым лицом, одетый исключительно в широченные семейные трусы, над резинкой которых угрожающе нависало внушительное брюхо. После двух лет любования идеально стройными и вечно молодыми вампирскими фигурами зрелище для меня оказалось… невероятно впечатляющим, даже после вчерашней пьянки.
Алиханов меж тем нашел стакан, показавшийся ему чище других, налил себе воды из под крана и долго с удовольствием пил, словно его тоже полночи вампиры кусали.
— Рисуешь? — напившись, взглянул на меня. — Все спят, а
Покачиваясь, подошел, встал за плечом.
— А знаешь, я это у тебя куплю, — заявил через какое-то время, насмотревшись на мои художества. — Это сильная вещь, здесь рисунок, возможно, страдает, тебе бы учиться… Но эмоции… Просто бьют наповал. Как, знаешь… Как она пела вчера!.. Как она пела… — Борис тяжело опускается на табурет. — Так что, продашь?
— Отдам. Мне ее все равно с собой не забрать. Да и едва ли эти каракули хоть чего-то стоят.
И уж точно они не стоят дороже оказанного нам в этом доме гостеприимства. Даже с учетом того, что его здесь оказывают всем, и того, что Яське так и не удалось пригубить ни капли чьей либо крови. Зато удалось отдохнуть. Выспаться, вымыться, приодеться. А вот, кстати, об одежде:
— Но если бы у вашей жены нашлась какая-нибудь старая, ненужная куртка… или плащ для моей сестры. Нам надо ехать, а ей совсем не в чем выйти на улицу.
— Да не проблема, я скажу Ирише, она подберет. А куда вы собираетесь ехать?
— Не знаю, куда билеты на вокзале будут. В какой-нибудь крупный город подальше… поближе к центру. Может, в столицу. Хочу попробовать поступить в художественное училище. Возьмут, как думаете?
— В столице? Едва ли, там желающих много, конкурс большой… У меня в Питере есть знакомые, хочешь, дам тебе адрес, может, что посоветуют.
Киваю. В моем положении глупо отказываться. Хотя художественное училище — это не серьезно. Мне нужна работа, надо снимать жилье, на что-то жить… И еще вопрос, удастся ли мне получить обещанный Лехой паспорт.
За паспортом отправилась одна, не дожидаясь, пока проснется Ясмина. Если вдруг… то хоть ее не найдут. Но опасалась я напрасно. Пухлый конверт мне отдали без проблем, попросив передавать привет Лехе… Я осторожно спросила, не слышали ли они, что там грохотало вчера за городом. Но они то ли не знали, то ли не сочли нужным делиться с незнакомой девчонкой. И явно были не в курсе, что Леха мог быть именно там.
Распрощавшись и убрав подальше конверт с деньгами, внимательно изучила полученный паспорт. Фотография была неплоха. А вот звали меня отныне Мария. Мария Николаевна Кулешова… А картину я Борису подписала как Лариса А. Ладно, будем считать, что это мой творческий псевдоним. Что с такой фамилией (спасибо, Леша) неудивительно. Датой рождения было указано пятое февраля тысяча девятьсот шестьдесят пятого года… С местными датами я еще путалась, поэтому подошла к киоску, торговавшему газетами, перепроверила… Пересчитала. Улыбнулась. Уж если детка, то во всем. Мне еще и лет теперь девятнадцать.
Когда вернулась к Алихановым, народ большей частью проснулся и активно занимался самолечением. Понятно, что в самом классическом варианте, допивая то, что не допили вчера. Но мое появление незамеченным не осталось.
— Крошка, да ты растешь на глазах!
— Лариса, где твои косы?
— Остались в парикмахерской, — пожимаю плечами. — У вас за них, оказывается, деньги дают.
— Да какие там деньги, девочка, у тебя были такие шикарные волосы, — сокрушалась Ирина. — А ты променяла их на эту вульгарную стрижку с диким начесом! Своими руками себя состарила. Тебе ж теперь лет двадцать дать можно!
Ясмина, в миг моего возвращения что-то выяснявшая опять с Вашуковым, заинтересованно подошла, ловко огибая стоящих и сидящих людей и перешагивая разбросанные по полу бутылки. Провела рукой по моим волосам, оценивая их длину и структуру. И обняла, прижимая меня к себе.
— Глупая, — нежно шепнула на ухо, — уже вечером они вновь станут гладкими и начнут расти.
— Ну хоть до вечера я могу побыть модной девочкой? — чуть улыбаюсь я. — К тому же вечером никто из них меня уже не увидит.
— Прости меня, — вдруг совершенно расстраивается Яська. — Я бы так хотела тебя от этого избавить… Прости…
Уезжаем мы с Вашуковым, вызвавшимся подбросить нас до вокзала на собственной машине. Сам он вместе с приятелем направляется в Казань, где его ждут очередные веселые друзья, потом в его списке еще пара городов… Только подъехав к вокзалу, узнаю, что это теперь, оказывается, и наш список. Ясмина намерена ехать с ним.
— Яся, но он же пьет, не просыхая. Зачем? — не могу понять ее я.
— Зато у него дом на берегу моря. Хочу еще раз услышать шум волн. Проснуться под их рокот. Пожалуйста, Лара. Если нам не понравится, мы уедем.
До дома «у самого моря» мы добирались неделю, совершив за это время увлекательнейшую экскурсию по самым пьяным квартирам страны. За эту неделю на свет родилась «модная молодая художница Лариса», чьих работ, правда, никто не видел, но которая, наслушавшись в свое время Алиханова, могла довольно свободно рассуждать о последних тенденциях современной живописи, с самым серьезным видом развивая модные в этих кругах концепции «свободы от чего-нибудь». Под этим же соусом я подавала обществу и свою «свободу от мяса», выучив правильное слово «вегетарианство» и словосочетание «учение тибетских монахов», так и не озаботившись, правда, выяснить, кто же это, собственно, такие и чему они на самом деле учат. Но народ глотал.
Тем более речь свою я до безобразия перегружала всеми сленговыми словечками, которые только в состоянии была запомнить, красилась едва ли не ярче тех девиц, которых так осудила в первый вечер, носила модную блестящую блузку с огромными плечами (и пусть она была у меня единственная, кто ж знал?). И научилась бороться с естественным видом своих волос не хуже парикмахера. Они, правда, каждую ночь отрастали. Но, очнувшись после Яськиного укуса, я упорно мочила их, заплетала на остаток ночи в мельчайшие косички, поутру расплетала, начесывала, заливала лаком. Грива с каждым днем получалась все внушительнее. Ну так тем моднее, тем больше я «своя»…