За своего…
Шрифт:
– Бокальчик запень, сестренка…
Пристроился в уголке, отпил холодненького, широко оскалился от удовольствия. Стало легче. Ни перед кем не покажет он своей немочи, не дождетесь. Не таков Клоп или кто он там сейчас…
А кто, в самом-то деле? Пустая оболочка, если задуматься. Грязная постылая роба, а внутри – пусто. Потому что… ну какой он Клищук на самделе-то? Клищуком его только мусора в конторах величали, когда документы подписывали. А кто такой Клоп? Клоп отошел от дел уже год с лишним назад, свалил на окраину, подальше от знакомых рож. Здоровье закончилось, кураж пропал, а страх быть разоблаченным братвой стал навязчивой идеей. Клоп забился в щель, теперь он пуще смерти боится тех, с кем раньше кентовался с утра до ночи… Старик он, просто
Сделал еще пару глотков, и вот уже бокал пустой. Эт-т жизнь!
Он закурил папироску, поднялся и побрел себе дальше.
Его новая жизнь – вот она, вся тут. Бытовка за высоким строительным забором, три склада с цементом, плиткой и прочими матценностями, девятиэтажная бетонная башня с квадратными провалами на месте будущих окон (привезут стеклопакеты, будет новый источник дохода), два компрессора, башенный кран с красивой крановщицей Надькой, горка сухого известкового раствора. И за всем за этим нужен глаз и глаз. Сторож сегодня – одна из самых востребованных профессий, на полном серьезе. Выложенные в свободный доступ вакансии улетают за минуту. Нынче все хотят ничего не делать и получать за это деньги. Так что ему повезло – микрорайон новый, вот и устроился… До этого он работал в охране «Мелехов-клуба», но там другой расклад, там нужны люди помоложе, покрепче, да и сам Клоп был рад свалить куда-нибудь подальше от наглых бандитских глаз, которых там всегда хватало. А тут и подвернулось это теплое местечко. Вообще-то, вору работать западло. Но в советские времена, когда за тунеядство можно было вмиг улететь на зону, допускалось «для отмазки» оформляться сторожем, электриком, кочегаром. А сейчас и вообще не разбери поймешь – что допускается, что запрещается. Каждый делает что хочет, да что может, пока кому-то не помешает…
…Отметился у прораба, пошел к себе, переоделся. Строители частенько работают в две смены, догоняют план – в десять вечера включаются прожектора, народ кантуется на стройплощадке, сам начальник управления может заявиться сдуру. Но проблема решаема. Под утро наступит трехчасовая пересменка, и тогда у Клопа начнется бизнес.
Прошелся по объекту. Перекинулся парой слов с одним, с другим. На вечер у отделочников заказаны десять кубов «грязи» – цементного раствора, то есть. К часу ночи они «грязь» эту раскидают куда положено и разъедутся по домам.
Он вернулся к себе, заварил чаю, выпил, подремал, опять прошелся.
Стемнело быстро. Надька-крановщица промахнулась и задела краем бадьи опалубку на площадке. Приключение, забава. Посыпались вниз доски, площадка взорвалась отборными матами, Надька тоже кроет в ответ, но ее почти не слышно. Прошлым летом вот так кого-то из монтажников размазало плитой перекрытия, но наверху была не Надька, кто-то другой. Говорят, у крановщиков профессиональная болезнь – камни в почках, они могут во время приступа дернуть рычаг сильнее, чем надо, ну или еще чего-то утворить… А болезнь эта оттого, что они не ссут нормально – где на такой высоте отольешь? А вверх-вниз на пятьдесят метров по вертикальной лестнице не налазишься… Вот и сидят, терпят, либо бутылку с собой поднимают… Только как Надька в бутылку-то попадет?
По большому счету все это ему неинтересно. Что для сторожа главное? Сохранить объект в целости и сохранности? Нет, для сторожа главное – убить время. А чтобы убить время, надо ни о чем не думать. Вот только не получается не думать. Он думал. Он вспоминал. Боялся.
Черкес, Митек, Султан…
Клопа уже подозревали, что ссучился. Он тогда в мосте жил. Черкес подослал двух бакланов с бритвой, и жрали бы сейчас Клопа донские раки, но ему в тот раз нешутейно повезло: мост треснул – и выкрутился он – бакланов тех самих топориком порешил… Потом была «правилка» в усадьбе Креста: собрались авторитетные люди, Черкес при всех ему предъяву бросил, а общество решало – на чьей стороне правда. Тот, гад, слюной брызгал, божился, рубаху на груди рвал: он-то знал почти наверняка, хотя никакое не «почти» – уверен был на сто процентов!
Опять, можно сказать, повезло… Но это было, как он думает сейчас, его последнее везение в жизни. И последний шанс задуматься, прикинуть, так сказать, хрен к рылу. Простая арифметика. Зачем он творит все это? Чего ради вынюхивает, расспрашивает, палит корешей, сам палится? Ради Лиса. Кто имеет навар на этом? Лис, и больше никто. У него-то самого давно все в елочку: немецкая машина, квартира, подруга с длинными ногами. А Клопу перепадают какие-то крохи – «держи тысчонку, Петруччо!»… Хитрожопый этот Лис, ничего не скажешь… Главное, за полгода ни разу не появился, не поинтересовался даже – как он, что он, где он, – вот так, просто, без дела и нужды. А сейчас выдернул на «стрелку», да и то у него интерес только про Гусара своего. Товарищ, видишь ли! А я кто? Хрен с бугра?
А если ему сказать: «Закончилась лафа, гражданин подполковник! Теперича я с криминальным элементом не контактирую, сам иди к ним и вынюхивай, чего надо!» – что тогда будет?
…В два ночи приехал клиент на «Ниве», закинул мешок штукатурки. За ним сразу «газелька» – две упаковки плитки, штукатурка, цемент. Больше никто не приезжал. Навар небогатый, а еще прорабу долю надо отстегнуть. И что? Зато в душе чисто и светло…
Да… Светло, как у негра в жопе.
Утром, с самого ранья, нарисовался шлифовщик Миша – старый, выживший из ума хрен на пенсии, он всегда чуть свет приходит и сразу включает свой «вибратор». Миша уверен, что сейчас пятидесятый какой-то там год и Сталин при власти, – вот и старается, план перевыполняет, чтобы за саботаж не посадили.
– Миша, хреново быть дурным?
– Чего?
Миша с видимым сожалением выключает свою шлифмашинку, тянет голову ухом вперед – он плохо слышит.
– Хреново, спрашиваю, когда в кумполе свистит?
До него доходит.
– А-а! Не, ничего! Но ты потише ругайся, тебя оштрафовать могут за такое дело!
Миша опасливо оглядывается по сторонам, поворачивает включатель и, сотрясаясь вместе с машиной, отползает в другой угол комнаты.
Клоп с презрением и сожалением смотрит ему вслед. Ему кажется, он видит самого себя в недалеком будущем. Съехавший с катушек Клоп… Ничего сверхъестественного. Это происходит не сразу. Это происходит постепенно. Он знает как. Первым делом начинаешь шугаться всего, да во снах видеть покойников – какого-нибудь Черкеса, к примеру…
Кровать сложена из плоских деревянных щитов, которые строители обычно укладывают на леса. Еще в бытовке есть стол и стул. Туалет – в дальнем конце стройки, за забором. И летний душ там же. Если сравнить с жилищем, которое он себе оборудовал когда-то в Южном мосте, то это чисто казарма. Укромности никакой. Все время кто-то шастает рядом, и деньги могут спереть, как пить дать. А то и чего похуже.
Вот, например, явится чужой человек. Чего ему надо, неизвестно. Это ведь стройка, а не колония, конвой по периметру не стоит. Мол, я Клопа ищу… «Да вон там он, – скажут. – В бытовке у себя дрыхнет после ночного дежурства…»
Открыть запертую на щеколду хлипкую дверь не проблема, особливо если ты полжизни только тем и занимаешься, что отпираешь чужие двери. Ни стука, ни скрипа. Только звякнет тихонько щеколда, повиснет бессильно. У человека этого одежда серая, и волос серый, и лицо будто из асфальта слепленное – только никто на это не обращает внимания, строителей ничем не удивишь. Вон, Женька-бетонщик, который раствор крутит на мешалке, он все время такой ходит, и ничего.
А Клоп спит, ничего не слышит и не видит. Серый человек обойдет вокруг его ложа, оскалит зубы. Изо рта серый пар идет, а в боку костяная рукоятка от кортика торчит.