За свои слова ответишь
Шрифт:
За забором даже воздух, казалось, и тот был другим – спокойный, застывший, будто бы время текло здесь медленнее, чем на воле.
Бывший военный городок был построен на совесть. Скорее всего его прежние хозяева надеялись задержаться здесь надолго. Высокий бордюр хорошего бетона, покрытый многими слоями краски, отличный гладкий асфальт, по которому было бы так удобно кататься на роликах, множество выложенных плиткой дорожек, довольно широких – на них можно было разминуться двум солдатам, чеканя шаг и отдавая друг другу честь.
Навстречу Грязнову никто не попадался, казалось, территория
И лишь ухоженные газоны да постриженные кусты свидетельствовали, что у этой территории есть хозяин с сильной рукой. Опавшие листья были собраны в аккуратные кучи, и низко, над самой землей, между стволами деревьев тянулся сладковатый дымок.
Грязнов с улыбкой посматривал на стенды, оставшиеся тут от военных, с довольно-таки идиотскими надписями, типа:
«Красив в строю – хорош в бою».
Особенно забавляла его надпись, выполненная полуметровыми буквами на стене гаража:
«Ухарство – причина несчастного случая».
Это странное слово «ухарство», пришедшее чуть ли не из прошлого века, вызывало невольную улыбку.
– Да-да, именно ухарство приводит к несчастным случаям, – пробормотал Грязнов, миновав большое зеркало, вправленное в рамку из нержавейки на бывшем плацу.
Он поднялся на высокое крыльцо, фланкированное двумя бетонными вазами, в которых желтели поздние осенние цветы. Все нижние окна в здании закрывали толстые решетки, во втором этаже повсюду серебрились планки жалюзи. Место, где сидит самый главный человек в этом здании, можно было определить безошибочно. Если в других окнах стояли простые деревянные рамы, хоть и аккуратно покрашенные белой краской, то в трех угловых проемах белели пластиковые рамы стеклопакетов, а на стене серебрился выносной кондиционер.
«Куда же они психов подевали?» – осмотрелся Грязнов, стоя на крыльце.
Обычно в такое время здесь, в парке, прогуливались больные, чьими руками поддерживалась здешняя красота в виде газонов, подстриженных живых изгородей, клумб, на которых до самой поздней осени не переводились цветы.
Сумасшедший дом – это как армия: можно найти специалиста в любой области, от художника до укладчика асфальта.
«Может, проверку какую ждут? Нет, тогда бы, наоборот, всех выпустили.»
Валерий Грязнов потянул на себя тяжелую филенчатую дверь. Та открылась абсолютно бесшумно. У самого входа за письменным столом сидел санитар в белом халате, его плечи были чуть уже, чем широченная крышка стола.
Мрачное лицо охранника-санитара просияло, лишь только он узнал Грязнова.
– Вас ждут.
– Знаю, – и Валерий быстро взбежал по лестнице на второй этаж.
В административном корпусе совсем не пахло лекарствами, воздух был чистым, словно утром на берегу реки.
Мягкая ковровая дорожка глушила шаги.
Грязнов остановился у двери с начищенной медной табличкой, на которой было выгравировано: «Главный врач Хазаров Марат Иванович».
Чисто машинально – так, как это делают многие, прежде чем войти к начальству, Грязнов пригладил волосы, одернул пальто и зашел в приемную. Дверь в кабинет главного врача оказалась открытой, и Марат Иванович, грузный мужчина лет шестидесяти, с пышной седой шевелюрой,
– А, Валерий! Заждался я тебя. Мне Катя уже сказала.
– Здравствуйте, Марат Иванович! – Грязнов выговорил имя и отчество отчетливо. Он знал, людям всегда нравится, когда их имя произносят не скороговоркой, а внятно и с чувством.
– Садись, Валерий, закуривай.
Курить в своем кабинете Хазаров позволял далеко не каждому и далеко не всегда. Среди счастливцев, ради которых он делал исключение, был Грязнов и еще пара человек, от которых зависело его благополучие.
У некурящего Марата Ивановича нашлись и сигареты.
– Бери, это не какая-нибудь молдавская подделка, а самые настоящие американские.
Грязнов прикинул в уме, что Хазаров достаточно давно вернулся из Штатов, куда ездил на международный симпозиум, полгода тому назад.
«Не очень-то он щедр, – подумал Валерий, – если полгода угощает посетителей привезенным блоком сигарет.»
Дым тонкой струйкой потянулся к потолку, на Грязнова волнами накатывал свежий воздух, выбрасываемый в кабинет кондиционером.
– Катя… Катя… – задумчиво проговорил Грязнов.
– Что-нибудь не так? – насторожился Хазаров.
– Не нравится она мне в последнее время.
– Не нравится, так с другими трахайся, – коротко рассмеялся Марат Иванович, вращая в пальцах начатую пачку сигарет.
– С кем трахаться, я найду, не проблема.
– Конечно, были бы деньги, – вставил Хазаров. – Она что, работу свою не делает?
– Нет, отчего же, все выполнила в лучшем виде, но без особого желания.
– Ах, вот что тебя беспокоит! – Хазаров откинулся на спинку кресла и посмотрел в глаза Грязнову. – А тебя разве не беспокоит то, чем мы занимаемся? Тебе что, ночью кошмары не снятся?
– Нет.
– Ты кому-нибудь другому ври, – чуть криво улыбнулся главный врач психлечебницы, – психиатру врать нельзя, уж я-то знаю, что у тебя в черепушке творится.
Ничего не боятся только дураки, Валера. А совесть – она даже маньяков-убийц мучит, а мы с тобой нормальные люди без комплексов.
– Я не о нас, а о Кате говорю.
– Что ж, женщине позволительна слабость. А я-то думаю, – Хазаров провел тыльной стороной ладони по идеально выбритой щеке, – пришла ко мне Катя, глаза покрасневшие, небось не одну ночь плакала. Ты ее понять должен, не каждый мужчина выдержит то, чем она занимается. А ты небось вместо того, чтобы утешить ее, успокоить, пугать начал? Последнее это дело – женщин пугать.
– По-моему, она все бросить решила, – жестко сказал Грязнов.
– Что все, – рассмеялся Хазаров, – меня, тебя или дело? Не такая она дура, чтобы не понимать, дело бросить невозможно.
– Не нравится мне она, – вздохнул Грязнов и глубоко затянулся, ему было непонятно благодушие Хазарова.
– Погоди, – Марат Иванович потянулся к селектору и, нажав клавишу, бросил в микрофон:
– Катя, зайди ко мне. – Сказал он это таким нейтральным голосом, что по тону невозможно было догадаться ни о его настроении, ни о сути будущего разговора. – А ты не дергайся, сиди и поддакивай, – зло, лишь только отпустил кнопку селектора, сказал Хазаров.