За святую Русь! Фельдъегерь против нашествия Батыя (сборник)
Шрифт:
Обоз шёл до полудня, потом дали лошадям отдых. Хоть и поторапливаться надо, а животина есть хочет, и объяснить ей что-то просто невозможно. Сами пожевали сухарей из припасов боярина.
На остановке боярин пришёл в себя, повёл вокруг глазами, увидел Захария и удовлетворённо кивнул.
– Здесь я, Корней Ермолаевич! И обоз со мной, к вечеру дома должны быть, – успокоил боярина ездовой.
– Пить дай…
Обозник напоил боярина из баклажки.
– А где остальные? – напившись, спросил боярин.
Обозник отвёл глаза в сторону:
– Только я да Алексей остались. Кабы не он, все бы полегли.
Боярин кивнул и смежил веки – слаб он был после кровопотери. Ему бы сейчас покой да уход, а не тряскую подводу.
Уже в сумерках они подъехали к боярской усадьбе. За тыном располагалась изба хозяина, на заднем дворе – хозяйственные постройки, вроде конюшни, бани, амбаров. Но выглядело всё это достаточно скромно, без резных наличников на окнах. Добротно, но без шика.
Захарий и Алексей занесли хозяина в дом. Забегали, заохали женщины, принялись осторожно раздевать его.
Алексей помог завести обоз во двор и распрячь коней. Пожилой дядька принялся разгружать подводы.
Женщины усадили Захария и Алексея за стол.
– Кушайте-кушайте, устали, поди, с дороги-то.
Пища была вкусной; без изысков, но сытной. Лапша домашняя с курятиной, пироги рыбные, пиво. Заметив, что после еды оба гостя стали клевать носами, их отправили спать. Алексея вместе с Захарием уложили в людской на лавках, и оба сразу вырубились.
Утром Алексей едва расправил занемевшие члены. Лавка была жёсткой, хорошо – под головой подушка, набитая пером. Но при всём при том это была крыша над головой. А что в людской уложили, вместе с холопами, – так ведь на Руси сроду встречали по одёжке, а рубище на нём крестьянское.
Они позавтракали свежеиспечёнными калачами с сытом. Алексей поблагодарил кухарок и поинтересовался, как себя чувствует боярин.
– Почивает он. Ослаб после ранения, сердешный.
Алексей посчитал свою задачу выполненной, пора и честь знать. Гость хорош, когда уезжает быстро, особенно – если гость незваный. Боярин-то то его на поляне встретил и разговаривал не очень приветливо, подозревая в нём разбойника из шайки.
Алексей вышел во двор и нашёл в амбаре Захария.
– Мне бы лошадку свою взять, Захарий. И ещё одна просьба… – Алексей замялся. Захарий не хозяин, просить неудобно, но других слуг он вовсе не знал.
– Говори смелее, – подбодрил его холоп.
– Мне бы в дорогу хлебца и яиц варёных.
Конечно, лучше бы сала, оно сытнее, но совесть не позволила Алексею просить большего.
– Всё сделаю. Кабы не ты, мы бы все там полегли.
Захарий ушёл и вскоре вернулся с лукошком.
– Кухарки хлебца свежего в тряпице тебе положили, лука, яичек варёных, как ты просил. И ещё… – Захарий достал нечто завёрнутое в чистую тряпицу, развернул, и Алексей увидел добрый шмат солёного сала. Он немного смутился, поскольку не рассчитывал на такую щедрость.
– Ну спасибо, удружил. Ввек не забуду доброты твоей.
– На добро принято отвечать добром, – в свою очередь смутился Захарий.
Он вывел из конюшни лошадку.
– Я ей овса задал, напоил. Нельзя животину на одной траве держать, живот будет пучить.
– Даже не знаю, как тебя поблагодарить.
– Даст Бог – свидимся ещё.
Алексей повёл лошадь под уздцы к воротам. Выезжать со двора верхом мог только хозяин или князь, в противном случае это воспринималось как неуважение к боярину.
На перестук копыт на крыльцо выбежала женщина:
– Куда же ты, гость дорогой? Боярин видеть тебя хочет.
Опять неладно. Выехал бы на пару минут раньше – не было бы заминки. Да ладно, в его положении торопиться некуда, пятью минутами раньше или позже – что это решит?
Алексей подошёл к крыльцу, поставил лукошко с провизией и следом за женщиной прошёл в опочивальню боярина. Войдя, он повернулся к красному углу, перекрестился на иконы и отбил поклон, а уж потом повернулся к боярину.
– Здрав буди, Корней Ермолаевич!
Как-то быстро, на ходу вспоминались слова и обороты речи тех времён, когда он служил дружинником у Владимира Мономаха.
– Здравствуй, гость нежданный. Садись, в ногах правды нет.
Алексей устроился на лавке. Виноватым он себя ни в чём не чувствовал, потому держался уверенно и с достоинством.
– Помог ты нам, – продолжил боярин, – казню себя, что не поверил тебе.
– Обошлось ведь. Вот только мужиков положили.
– Чьих ты?
– Уже ничьих, боярин. Служил дружинником в Литве, а ноне здесь оказался, на Рязанской земле.
– То-то я слышу, говор у тебя не наш.
Княжество Литовское было православным, люди говорили по-русски, бояре и князья со всей своей челядью зачастую переходили на службу в Московское, Тверское либо Рязанское княжества, приносили великому князю клятву и служили верно. Чем-то предосудительным такой переход не считался, и потому боярин к словам Алексея о его службе в Литве отнёсся спокойно. Однако упоминание о службе дружинником вызвало у него интерес, даже глаза заблестели.
– Вон как поворачивается! Видел я тебя в схватке с разбойниками, горазд ты драться, чума просто!
Алексей кивнул, соглашаясь. Уже в скольких схватках ему пришлось поучаствовать – не счесть. И с печенегами, и с половцами, и с сарацинами; с гуннами Аттилы – всех не упомнить.
– Только не пойму, почему ты в схватку с дубиной бросился? Разбойничье это оружие, не воина.
– Саблю-то и коня боевого мне вернуть пришлось…
– Ну да, ну да, оно понятно… А кому служил? – боярин хитро прищурился.