За власть Советов!
Шрифт:
1.Матрос Железняков.
Днем 21 октября 1917 года после обеда матрос Виктор Железняков вышел за ворота 2-го Балтийского флотского экипажа в компании двух дружков — анархистов и пошел шляться по городу. Караулку прошли беспрепятственно. Еще с апреля месяца, когдаматросский комитет взял власть в экипаже в свои руки и выгнал самых надоедливых и придирчивых офицеров, троих из них прибив до смерти, дисциплина в экипаже упала, ниже некуда. В комитете заправляли анархисты, которым Виктор всецело сочувствовал. Даже, записался в их партию. По этой причине караул
В экипаже, учебной части Балтийского флота, новобранцев готовили к службе по специальностям год, а затем распределяли по кораблям. Призванный во флот весной, Виктор, будучи грамотным, окончившим четыре класса церковно приходской школы и имевшим гражданскую специальность слесаря, уже считался в комитете сознательным революционным матросом. Старший брат Виктора, Анатолий, тоже матрос, стал известным деятелем анархизма, членом Центрального комитета Балтийского флота — Центробалта.
В экипажном комитете матросы узнали, что большевики и анархисты будут проводить митинг на площади перед Московским вокзалом. Туда и двинулись бравые матросы, прямо по Невскому проспекту, сдвинув бескозырки на затылок, расстегнув на груди бушлаты, смоля на ходу папироски и подметая мостовую широкими «клёшами».
Народ в городе был встревожен, собирался кучками около залепленных листовками всевозможных партий информационных тумб, и о чем-то вполголоса дискутировал. Туда-сюда слонялись группы вооруженных винтовками солдат и матросов с красными повязками. При виде таких групп, встречные офицеры сворачивали в переулки. Хотя, погоны все они давно уже поснимали, патрули запросто могли остановить их для проверки документов, к чему-нибудь придраться и со всей классовой ненавистью навешать бывшему золотопогоннику «люлей». А то и арестовать, как подозрительного типа.
Большая часть магазинов были закрыты. В самых дорогих магазинах, вроде Мюр и Мерилиза, витрины дажезаколотили досками. Только у хлебных лавок стояли длинные молчаливые очереди. Цены на хлеб и все прочие продукты росли стремительно. С начала года хлеб подорожал уже втрое. Но, перебои с хлебом все равно случались. Даже по такой цене.
Ходили упорные слухи, что большевики вот-вот будут свергать Временное правительство. Хотя, вожди большевиков эти слухи в газетах опровергали. Обыватели с тревогой ждали стрельбы и погромов. Вот Виктор с «корешами» и направились послушать, что по этому поводу скажут большевистские ораторы.
Дошли часа за полтора.На площади уже собралась изрядная толпа: рабочие, солдаты, матросы, обыватели. Были даже буржуи, выделявшиеся из толпы шляпами — котелками, дорогими пальто и шубами. Протолкались поближе к трибуне.
Постояли, как и все вокруг, лузгая семечки, которыми тут же в толпе торговали расторопные бабки. Наконец в кузов грузовика, стоящего у крыльца вокзала и выполняющего роль трибуны, под растянутый красный транспарант с надписью «Вся власть Советам!» вылезли первые ораторы. Ведущий митинг матрос дал слово большевику по фамилии Троцкий.
Фамилия эта была известная. Виктор знал, что это один из вождей большевиков. Впрочем, вид у него был невзрачный: щуплый брюнет в круглых очочках,
Но, голос у него оказался мощным. Без рупора всю не маленькую площадь перекрывал. Толпа прислушалась и затихла. Для начала Троцкий разгромил Временное правительство, заявив, что оно не выполнило ни одно из народных чаяний: войну не закончило, землю крестьянам не дало, да и вообще состоит из одних капиталистов, которые и при царе три шкуры с народа драли, и сейчас дерут. А вот Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, за которые ратуют большевики, дадут все это народу, как только придут к власти. Троцкий говорил:
— «Советская власть уничтожит окопную страду. Она даст землю и уврачует внутреннюю разруху. Советская власть отдаст все, что есть в стране, бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы — отдай одну солдату… У тебя есть тёплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему».
Народ реагировал бурно: хлопали в ладоши, свистели, криками подбадривали оратора:
— Долой войну! Штыки — в землю! Даешь землю! Буржуев — к стенке!
Закончил оратор так:
— Долой Временное правительство! Долой министров — капиталистов! Всю власть — Советам!
Народ в восторге завопил, кто во что горазд:
— Ура! Долой министров! Всю власть Советам! — И прочее разное. Орали так, что Виктор сам себя не слышал, хотя, тоже орал:
— Долой правительство!
Затем слово от анархистов взял член Центробалта матрос Рогов. Заверил, что партия анархистов и матросы Балтфлота по этому вопросу целиком поддерживают позицию большевиков. И в случае вооруженного сопротивления Временного правительства, они готовы сказать свое веское слово. В том числе и орудиями кораблей.
Следом на трибуну выскочил представитель партии социалистов — революционеров, или, как их называли, эсеров, по фамилии Гоц, по виду, как и Троцкий — еврей. Этот завел давно опостылевшую народу песню:
Временное правительство — это законный орган власти, назначенный избранной всем народом Думой, а потому отстранить его может только Учредительное собрание, которое соберется в ноябре. Что войну нужно продолжать, поскольку это долг России перед союзниками, что землю народу может дать, опять же, только Учредительное собрание, а никак не самозванцы — большевики. Народ заулюлюкал и засвистел, закричал:
— Долой эсера!
Товарищи Виктора, которые уже пробились к самой трибуне, попытались влезть в кузов, благо борта его были опущены, и стащить оратора на землю. Несколько стоявших у грузовика граждан в штатском, видимо, из числа эсеров, попытались помешать, хватая матросов за полы бушлатов и не давая им влезть в кузов. Виктор врезал одному из них кулаком в бок. И в этот же момент сам получил в ухо, так, что бескозырка с головы слетела. Повернулся и размахнулся, чтобы ответить обидчику со всей матросской силушки. Но, в этот момент его сильно толкнули в спину. Под ногами матроса оказался ледок замерзшей лужи. Ботинки его заскользили по льду и ноги влетели под грузовик. А сам он ударился грудью в борт, опрокинулся на спину и приложился затылком о мостовую. Дальнейшего он не помнил.