За все надо платить
Шрифт:
Дружинин почувствовал огромное облегчение оттого, что все так легко обошлось. Он вспомнил фильм «Семнадцать мгновений весны», когда Штирлиц голосом Ефима Копеляна думал вслух о том, что лучше всего запоминается последняя тема, затронутая в разговоре. Нужно перевести беседу с Каменской в другое русло, чтобы в случае чего честно отвечать, мол, разговаривали о том-то и о том-то, а вовсе не о том, что она одного свидетеля потеряла.
– Слушай, а как ты с этой информацией в компьютере работаешь? – спросил Дружинин, сделав заинтересованное лицо. – Адреса, фамилии… Ну записала ты их, а дальше что?
– А что хочешь. Вот, например, тебя интересует, сколько раз выявлялись и опрашивались свидетели из числа лиц, работающих в универмаге «Москва»
– Это как? Вручную расставлять, что ли? Тогда какой смысл возиться? Вручную и карточки можно расставить, зачем компьютер для этого покупать?
– Ну почему вручную? – удивилась Настя. – При помощи рабочего словаря. Элементарно.
– Не понял.
Он действительно не понял, при чем тут рабочий словарь, поэтому брови приподнялись вполне естественно и в голосе недоумения было в самый раз, без перебора.
Каменская кивнула на стоящий в углу компьютер.
– Твой? – спросила она.
– Наш общий. Из дежурной части забрали. Когда им новое оборудование поставили, мы этот стянули. У нас же писанины до чертовой матери, сама знаешь. Когда на машинке стучишь, другие работать не могут. А на компьютере тихонько набиваешь, никому не мешаешь, текст получается чистый, без опечаток и перебивок. Да и переделать в случае чего несложно. Вот и пользуемся.
– Так вы что, такой дорогой машиной пользуетесь как пишущей машинкой? И все? – неподдельно изумилась Каменская.
– Ну почему… – смутился Дружинин.
– Понятно, значит, еще и в игры на нем играете. Включай свой агрегат, покажу тебе, как рабочим словарем пользоваться, чтобы делать алфавитные списки.
Дружинин включил компьютер, по темному полю экрана побежали строчки и символы, потом на голубом поле засветились две панели с каталогами.
– Вы бы хоть версию поновее поставили, – вздохнула Каменская. – Бить вас некому.
– А эта что, старая?
– Конечно.
– Откуда ты знаешь? Здесь же нигде не написано, – пытался поддеть ее Дружинин, который уже совсем расслабился, уведя разговор далеко от пропавшего девятого свидетеля.
– У тебя на обеих панелях корневые каталоги. В более новых версиях корневой каталог остается только на правой панели, а на левой – файлы из текущего каталога. Ты разве не знал?
– Нет, – честно признался он. – А чем отличается корневой каталог от текущего?
– Батюшки! – ахнула Каменская. – Вот позорище-то! Тебе компьютер нужен только для того, чтобы в игрушки играть? Как же ты можешь пользоваться техникой и не знать о ней элементарных вещей? Ты хоть учебник какой-нибудь прочел? Хотя бы книжку Фигурнова, она совсем просто написана, для начинающих.
– Некогда мне читать, – огрызнулся Дружинин, раздосадованный таким оборотом дела. – Все вы там, на Петровке, больно грамотные, а мы уж так, мы академиев не кончали.
Каменская подняла на него глаза, и он впервые заметил, какие они светлые и прозрачные. Или раньше они такими не были? Ему показалось, что на ее лице мелькнуло какое-то странное выражение, но оно исчезло прежде, чем Дружинин успел это осознать.
– Не ерничай, пожалуйста, – спокойно ответила она. – Если я тебя раздражаю, то я могу уйти. Так будешь учиться работать с рабочим словарем?
– Буду, – буркнул он. – Давай показывай.
Когда минут через пятнадцать Каменская наконец ушла, Слава Дружинин с удивлением обнаружил, что рубашка под мышками потемнела от пота. А он и не подозревал, что так нервничает и напрягается.
Мать Юрия Оборина, Татьяна Алексеевна, приятная женщина с умело закрашенной сединой и гладким, почти лишенным морщин лицом, не скрывала своего испуга, когда к ней пришли из милиции насчет сына.
– Он сделал
– Нет, Татьяна Алексеевна, – поспешил успокоить ее Коротков. – Просто он нам очень нужен как свидетель, а разыскать его мы никак не можем. Он куда-то уехал, а куда – никто не знает.
– Уверяю вас, недалеко, – облегченно рассмеялась Оборина. – Он так делал уже два раза, когда готовился к кандидатским экзаменам и когда писал первую главу. Вы знаете, это совершенно необходимая мера. У них на кафедре к аспирантам относятся как к дармовой рабочей силе. Никто не хочет напрячься лишний раз, все самое трудное спихивают на аспирантов, потому что те – безмолвные, безотказные, зависимые. Им же свою диссертацию на кафедре нужно будет обсуждать, так что ссориться ни с кем нельзя, а то на защиту никогда не выйдешь. Сейчас Юра собирался заняться второй главой диссертации, специально приезжал к нам, предупреждал, чтобы не беспокоились, что он недели на две-три исчезнет. Сказал, к приятелю на дачу поедет, пока еще не очень холодно. И представьте себе, за то время, что он уехал, дня не проходит, чтобы кто-нибудь с его кафедры не попытался найти Юру у нас. То у них профессор какой-то в санаторий уехал и нужно, чтобы Юра провел семинарское занятие вместо доцента, который, в свою очередь, пойдет читать лекцию вместо профессора. То у них начинается инвентаризация и они хотят включить Юру в комиссию, чтобы он ходил по кабинетам, занавески измерял и стулья считал. То еще что-нибудь. Нет, он делает совершенно правильно, что скрывается на какое-то время, иначе он диссертацию не напишет.
– Татьяна Алексеевна, у вас есть ключи от квартиры сына? – спросил Коротков.
– Конечно. Вы хотите их взять?
– Я хочу вас попросить, чтобы вы пошли туда вместе со мной. Вы хорошо знаете своего сына, его вещи, его привычки. Может быть, посмотрев, каких вещей не хватает, то есть определив, что именно он взял с собой, нам с вами удастся хотя бы приблизительно понять, как далеко и как надолго он уехал.
– Пожалуйста, – с готовностью согласилась Оборина.
К сожалению, визит в квартиру Юрия Оборина ничего нового не добавил. По вещам, которых в квартире не оказалось, можно было предположить, что уехал Юрий действительно ненадолго и предполагал вернуться до наступления холодов, потому что все теплые вещи были на месте. Кроме того, было очевидно, что уехал он не на дачу и вообще не за город: коробка с недавно купленными кожаными ботинками была пуста, а две пары кроссовок мирно стояли на полке для обуви под вешалкой. Более того, уезжал он не поспешно, без нервов и суеты, потому что взял с собой любимую ложечку и любимого стеклянного мышонка. Если верить Татьяне Алексеевне, Юрий всегда брал их с собой, когда уезжал больше чем на два-три дня. Человек, который впопыхах бросает вещи в чемодан, потому что ему в затылок дышит беда и он хочет побыстрее скрыться, вряд ли окажется настолько предусмотрительным, что не забудет о двух любимых сувенирах. Одним словом, похоже, что аспирант кафедры уголовного права Юрий Оборин ни от кого не убегал, никакая опасность ему не угрожала, никто его не похищал. Сидит себе в тихой норке и научный труд пописывает. А ведь найти его надо обязательно. Потому что он может знать, где Тамара. Потому что там, где Тамара, там и Саприн, который может убить ее в любую минуту. Просто удивительно, почему он до сих пор этого не сделал? Или уже сделал?
Арсен с грустью смотрел на оплывшее лицо Натика Расулова, своего многолетнего помощника по кадрам. Когда-то, лет пятнадцать назад, когда контора только становилась на ноги, Натик был тридцатипятилетним крепким мужиком, пронырливым, оборотистым, подозрительным. Он умел выискивать нужных Арсену людей, проводил предварительную проверку их характера и образа жизни, вовремя узнавал о разных интересных событиях и фактах, шантажируя которыми можно было вербовать людей в свои ряды. Все это было пятнадцать лет назад.