За языком до Киева
Шрифт:
КОЕ-ЧТО ОТ АВТОРА [1]
«Занимательное» — это вовсе не то же, что «легковесное» или просто «занятное»…
«Занимательность» — свойство, с помощью которого можно не только заинтересовать, но и увлечь трудным и, казалось бы, «сухим» предметом.
В 30-е годы область так называемой научно-художественной литературы (прежде употреблялся термин «занимательно-научная») процветала с легкой руки ветерана и основателя этого жанра Якова Исидоровича Перельмана. Она
1
Из доклада Л. В. Успенского «Опыт создания научно-художественной библиотеки по вопросам языкознания» (архив; машинопись, 1972–1973).
Переиздавались заслуженные книги дореволюционных популяризаторов, переводы широко известных зарубежных авторов. От времени до времени с близкими по духу к занимательному жанру книгами выступали большие ученые. Правда, чтобы поступать так, требовалось и большое имя, и немалое мужество: научный обыватель (существуют и такие) считал работу в области популяризации недостойной настоящего ученого.
Так или иначе, в названных направлениях замечался больший или меньший рост числа изданий, предназначенных вовлекать в круг научных интересов людей, до того чуждых им. Делать это имелось в виду средствами художественной литературы, ее приемами, но при обязательном условии соблюдения строжайшей научной точности.
Именно тогда Я. Перельман, полемизируя с критиками, «вообще» отрицающими значение «заниматики» для науки, выдвинул тезис о том, что он лично рассчитывает свою пропаганду не на математических вундеркиндов, а на «рядовую машинистку». Это было высказано в задоре спора, но здоровая основа в такой установке была: хорошо известно из признания многих научных работников, что именно книги Перельмана натолкнули их в детстве и ранней юности, говоря возвышенно, «на стезю знания». Изобретенная Перельманом «заниматика» довольно успешно завоевывала все более широкое признание.
Работая с Я. Перельманом [2] , я не мог не ставить перед собой вопроса: что надо сделать для того, чтобы наряду с физико-математической и биологической науками в общий поток научно-художественной популяризации знаний включились и наиболее близкие мне филологические дисциплины?..
В течение достаточно большого времени я колебался, пытаясь отдать себе отчет в том, какие основания имеются именно у меня взяться за такую работу.
2
В организованном им «Доме занимательной науки». — Прим. составителя.
Для меня, человека, считавшего основными своими интересами интересы филологические, соблазн выступить с чем-то вроде популярного и обязательно занимательного, то есть способного увлечь самим построением своим, «курса введения в языкознание» с каждым днем начал становиться все более непреодолимым.
Будучи еще студентом, я прошел основательный курс языкознания. Еще в эти студенческие годы я был привлечен к работе по подготовке Толкового словаря, известного теперь как ушаковский. За это же время мною были написаны и опубликованы две небольшие работы о современном русском языке. Были написаны и зачитаны на семинарах исследования по профессиональной диалектологии.
В те же 30-е годы, став редактором научного отдела пионерского журнала «Костер», я напечатал в нем ряд статей на филологические
Все только что сказанное, вместе с тем, что на протяжении тех же 30-х годов я работал в области художественной литературы и в 1939 году был принят в число членов Союза писателей, давало мне как будто некоторые основания счесть себя подходящим кандидатом для написания по крайней мере одной из рисовавшейся в моем воображении обширной серии «занимательно-лингвистических» книг.
…В одной из статей в связи с моим семидесятилетием сообщалось:
«Львом Васильевичем прочитаны от первой страницы до последней все 80 с лишним томов Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона».
Не скажу, чтобы такое извещение очень польстило моему самолюбию, я сначала даже намеревался выступить с опровержением его, но затем понял, откуда пошли такие представления о моей работе. Может быть, стоит рассказать об этом [3] .
3
Поскольку в настоящее издание включена книга Л. В. Успенского о топонимике, было решено из всего обширного доклада Льва Васильевича привести именно этот «топонимический» пример, прекрасно характеризующий к тому же метод работы, творческую лабораторию, да и характер писателя. Заметим также, что отдельные топонимы, например, Санкт-Петербург, Рыбинск и другие, по разным причинам не присутствуют уже на географических картах, что не мешает автору рассматривать их в качестве топонимических категорий.
Еще перед войной, читая брокгаузовский словарь, я, где-то на протяжении его «восьмидесяти с лишним томов», наткнулся на сообщение о небольшом населенном пункте, носившем англизированное наименование, восходящее к древнеримскому «Понтефракт», — что-то, как мне казалось, вроде «Брокбридж», «Брокенбридж», словом, «сломанный, бывший мост» по-английски. Так как рядом с этим наименованием и поныне в английской топонимике живет искаженное латинское — «Помфрет», эта парность представилась интересной, и я выписал английское название на карточку.
Вскоре началась война. Мне стало не до «помфретов», а по возвращении с фронта я той карточки у себя не нашел.
Вот тогда-то на меня напало упрямое желание отыскать ускользнувшее от меня сведение.
Сначала я обратился к статьям, тематически связанным с ним. Но скоро выяснилось, что нужное мне имя могло встретиться в какой-либо совершенно не относящейся к моей теме статье: об угольной промышленности в Англии, о речке Эйр, о Шекспире и его «Ричарде», где действие развивается в Помфрете… При первых же моих розысках я заметил, что в словаре этом фигурирует большое число всевозможных топонимических сведений, разбросанных по всем начальным буквам и относящихся к самым различным языкам. Я навел справки: нет, никто никогда не собрал воедино этот топонимический материал.
Вот тогда-то я и приступил к постепенному внимательному просмотру всех подряд томов энциклопедии.
В любой, даже небольшой, заметке могло оказаться (и постоянно оказывалось) этимологизированное название городка, деревни, а иногда и расшифрованный в этимологическом отношении термин, означающий тот или иной металл, минерал, вещество… По всем этим поводам я делал выписки на карточки, и в результате всей этой работы — она продолжалась около 15 лет, ибо занимался я ею только на досуге, — в моей топонимической картотеке осело около 15–17 тысяч названий.