За языком

Зарядивший ещё с прошлой недели дождь шёл день и ночь. Не переставая. И этой ночью с чёрного неба лило как из ведра. Как из худого помойного ведра. Всё промокло вокруг. Ни одного сухого места, сплошная слякоть повсюду. Вода и грязь. Кому-то такая погода, как кость в горле, а нам в радость. Хотя и промокли мы до нитки, в грязи по уши, но всё равно

– Ну, давай, славяне, – шепнул нам в напутствие сапёр, пропуская нас в лаз заграждения из колючей проволоки. – Держитесь там…

Лица сапёра не разглядеть. Еле заметное пятно в кромешной тьме. Да и разглядывать нам некогда. Надо ползти по изрытой воронками грязной земле. Всё здесь перемешано: грязь, вывернутые корни поваленных взрывами деревьев, сгоревшие остова машин, какие-то железки, тряпки и растерзанные тела. Тел во тьме не видно, но руки иногда натыкаются на что-то холодное и скользкое.

Метров пятьдесят ползём прямо, потом надо забирать вправо. Там у подножия холма наши артиллеристы сегодня здорово покрошили передний край фрицев. И они еще не успели восстановить заграждений. На данный момент нет лучше места, чтоб просочиться во вражеский тыл. Сведения точные, а потому и верим мы в успех задуманного дела безоговорочно. Без веры в нашем деле никак нельзя, если будешь думать только о плохом, так оно непременно и случится. Не хочется о плохом, но… Третьего дня группа из нашей разведроты попала в засаду. Хотели передохнуть у подбитого на нейтралке танка, а там фрицы. То ли засада, то ли тоже разведгруппа, это уже не существенно, а вот пятерых наших они положили. Тот танк остался у нас с левой стороны.

Впереди ползёт наш командир – лейтенант Зинцов, за ним два сержанта: Хряпов и Мануйло, а я замыкаю нашу группу. Зинцов – орденоносец и вояка опытный, он всё наперёд знает, чутьё у него звериное, а потому ведёт нас точно по самому безопасному маршруту. Он для нас здесь и царь, и бог, и всё остальное прочее. Мы днём спали в блиндаже, а лейтенант всё высматривал что-то в бинокль. Только он сегодня не в духе. Как сходил в штаб, так будто ему там ведро помоев на голову вылили. Обычно объясняет всё о задании досконально, всю суть разъяснит до последней крайности, и всё с шутками да прибаутками, а сегодня только буркнул:

– За языками идём…

И никаких подробностей, лишь желваки под кожей судорожно задёргались. Видно, кого-то из высших офицеров велено нам притащить, а тут риск неимоверный. Вот и нервничает лейтенант.

Справа от нас зашипело, и небо озарилось бледным туманным светом. Фрицы осветительную ракету пустили. Я замер, а перед глазами у меня в полуметре из земли торчала рука. Серая, со сморщенной кожей на пальцах и, с ногтями синюшного цвета, окаймлённых траурной чернотой. Будто кто-то из-под земли просил о помощи. Но мне под землю никак не хочется. Как только свет в небе погас, я взял влево. Никак не хотелось в темноте наткнуться на мёртвую руку.

Зинцов повернул ещё правее. Не похоже, что ведёт он нас к разбитым артиллерией ограждениям. Что-то другое у него на уме. Он командир, ему и решать. Командир привёл нас к водной стремнине. Ещё вчера небольшая спокойная речка, от дождей разбухла, помутнела, и, будто расправив плечи, расширила русло метров на пятнадцать в каждую сторону. И здесь у кромки воды мы поняли замысел командира. Поплывём. Лейтенант первым скользнул в воду. Потом сержанты. Мануйло перед погружением как-то неудачно дёрнул ногой и чуть не угодил мне в лоб каблуком. Я, уворачиваясь от сапога своего боевого товарища, дернулся в сторону и угодил локтем во что-то скользкое и упругое. Видимо, ткнул я это упругое слишком крепко, оно порвалось, хлюпнуло, и пахнуло такой мерзкой вонью, что еле-еле удалось справиться с рвотным порывом. Судорожно сглотнул и поскорее в воду.

Конец ознакомительного фрагмента.