За закрытыми дверями
Шрифт:
– Мне надо быть в суде через час, – застегнув портфель, сказал Скотт. – Я вас оставлю. – Он остановился у двери. – Расскажи ему правду, Клео. Всю.
И дверь со щелчком закрылась.
Правду? И как далеко заходит эта правда? Джека обволокло холодом, как саваном, он чуть не задохнулся. Его предали люди, которым он доверял, которые были ему дороже всех на свете.
Он думал, что еще в молодости уяснил себе правило: оставляешь сердце нараспашку, значит, сам хочешь, чтобы его растоптали. Именно поэтому он выбрал
Но, похоже, он все-таки ничему не научился.
– Так в чем правда, Клео? – Он удивился своему странному голосу. Или, может, это звук его разбитого сердца? Окончательно и бесповоротно.
Клео подошла к окну. Она избегала его взгляда и его самого. Солнце роняло на нее золотые полосы сквозь вертикальные жалюзи, и от этого она казалась еще недоступнее.
– А правда в том, что я не могла оставаться одна в доме, Джек, после того… – Она словно уменьшилась в размерах, обхватив себя руками. – После того, как Скотт рассказал мне о твоем отце.
Отлично. Просто замечательно. Джек потер шею, где из-за скопившегося напряжения зарождалась головная боль.
– Забудь об этом. Я уже забыл.
Клео любила Джерри, и Джек хотел скрыть от нее жестокие подробности.
– То, что он сделал с тобой… – Она наконец повернулась к нему лицом. В загадочных глубоких голубых глазах теснились эмоции. – Мне жаль.
– Мне не нужна твоя жалость.
– А я тебя и не жалею, – парировала Клео. Сжимая плечи побелевшими пальцами, она смотрела на Джека. – Я хотела сказать, мне жаль, что ты со мной не поделился этим. А на тебя я злюсь. Почему ты никогда не сопротивлялся? У него я никогда не видела синяков!
Джек покачал головой:
– Кулаками и вообще насилием никогда ничего не решить. К тому же его ужасно бесило, когда я не давал отпор. Озлобленность и несчастье в его взгляде всегда дарили чувство удовлетворения, когда я уходил.
– Тебе не приходило в голову, что я имела право знать? Все время ты позволял мне любить этого человека.
– Он тебя тоже любил. Я не хотел сделать тебе больно.
– Ты скрыл от меня правду. Солгал! Уехал, не сказав ни слова, все держал в себе. Вот что обидно!
– Я…
– Шесть лет твоей жизни для меня загадка. – Она разрезала рукой воздух, задев жалюзи, и заставила Джека замолчать. – Ты никогда не доверял мне настолько, чтобы открыться. Вот что обидно! Ты как серебряный браслет, который я делаю, красивый, крепкий, уникальный и замкнутый!
Клео закрыла глаза, но слезинка все-таки скатилась по щеке. Джек ужасно хотел прижать ее к себе, поймать слезинку кончиком языка, почувствовать соленый вкус и рассказать о своей боли, которая в тот момент разрывала его сердце на части.
Да, он скрыл правду о Джерри. И сделал бы это снова. Но он действительно слишком много утаил от
Он идиот. И если Клео искала у Скотта не просто утешения, винить в этом Джек должен только самого себя. Со Скоттом он разберется потом, а прямо сейчас надо вернуть Клео. Он должен убедить ее в том, что они предназначены друг для друга. Но не здесь.
– Собирайся, мы едем домой.
Влажные ресницы затрепетали, и Клео посмотрела на него. Голубые, словно озера, глаза были полны печали.
– Ты по-прежнему можешь называть это место домом?
– Сейчас у нас больше ничего нет. Иногда, Златовласка, надо разбираться с проблемами там, где они возникли.
Клео уставилась на Джека. Металл в голосе, взгляд как кремень. Но смысл в его словах… «Мы едем домой». То, как он произнес эти слова, пробудило надежду в ее сердце. Только бы… Она так хотела в это поверить! Но понадеяться не отважилась. Пока.
– А моя машина, Кон…
– Одевайся. С Коном я разберусь. Машину потом заберем.
От взгляда, которым Джек скользнул по рубашке Скотта, Клео поежилась.
– Я не… – начала было она, но Джек уже отвернулся и принялся искать кота.
Спустя пять напряженных минут, проведенных в молчании, Клео сидела в машине Джерри и смотрела на дом, который получила в наследство. Во рту пересохло, тело с каждым ударом сердца напрягалось все сильнее. Раньше ей и в голову не приходило, что здесь она почувствует себя чужой.
Теперь она везде была чужой. И для всех.
Рядом сидел Джек. Его знакомый запах обволакивал. Она понимала, почему Джек хочет вернуться в Рим. У него там новая жизнь. По крайней мере, разумом понимала, хотя сердце этого не принимало. Теперь она повзрослела и находила вполне разумным желание Джека жить дальше без плохих воспоминаний.
А она сама – часть этих плохих воспоминаний.
Ноги едва держали, когда она вышла из машины, открыла дверцу переноски и выпустила Кона. Он тут же бросился бежать, потом посмотрел на Клео из-под своего любимого куста.
– Прости меня, пухлячок, – тихо сказала она.
Хоть кто-то рад сюда вернуться.
Оглянувшись, Клео увидела Джека, который наблюдал за ней с водительского места. Из-за солнечных очков он казался отстраненным.
Как только он открыл входную дверь, Клео бросилась в свою ванную и закрылась там. Схватив щетку, принялась чистить зубы, чтобы избавиться от кислого вкуса страха и вновь обрести подобие нормальности.
Вскоре вместе с нетерпеливым стуком в дверь раздалось:
– Если ты не выйдешь через минуту, я сам войду.