Забавы высших сил

Серова Марина Сергеевна

Это продолжалось довольно долго. Он на глазах терял силы. Я опять дала ему подышать кислородом и в очередной раз подумала о менеджерах и мерчендайзерах. Спустя некоторое время он смог говорить. Но уже совсем тихо. Я даже боялась, что диктофон не уловит такой слабый сигнал.

– Мне Осипенко даже не сказал, как зовут этого человека. Просто дал адрес мебельного магазина и фотографию. Но зато подсказал мне, что лучше всего его выследить и задавить машиной. Я ведь тогда еще мог за рулем ездить. На большее у меня вряд ли бы хватило сил. Да и не смог бы я зарезать или задушить человека по моральным принципам. Да. На машине это было сделать легче всего. И вот я выследил его. Посмотрел, когда и какой дорогой он возвращается домой. Определил для убийства место в темной арке

и уже на следующий день два раза переехал его своим «Москвичом», заранее заляпав грязью номера. Я не боялся, что меня опознают. Я лишь хотел успеть получить деньги и отдать их Насте. Вышла, правда, небольшая накладка. Парень после работы отправился куда-то в другое место. Но я дождался его… После убийства Аркадия я тут же поехал к Осипенко, и тот, поверив мне на слово, что его враг мертв, вручил тысячу долларов. Когда я вернулся домой, эйфория прошла, и мне стало страшно. Теперь я не представлял, как смогу отдать Анастасии эти кровавые деньги. Я не спал всю ночь. Меня мучили кошмары. А к утру я почувствовал, что совсем обессилел. Мне стало хуже. Я ждал, что приедет или хотя бы позвонит Настя. Но ее не было. И только на следующий день она позвонила и сказала, что ее сына сбила насмерть машина. Вот только тогда я понял, кого убил! Все сходилось. Отношение этого парня к мебели и улица, где жила Настя. Можете себе представить мои чувства? И как мне после этого дальше смотреть ей в глаза? Она ведь не знала, что ее сын насильник и подонок. Да если бы и знала, что это меняет в моем случае? Она – мать. Для нее ребенок всегда останется ребенком.

Я слушала и думала, стоит ли говорить Александру Степановичу о том, что Аркадий не был никаким насильником, а был просто шантажистом-дилетантом, который тоже хотел помочь матери материально. У Аркадия и Александра Степановича была одна цель. И они оба решили достичь ее криминальным путем. Это невероятно! За какие-то паршивые сто тысяч, пусть даже и миллион рублей, идти на такое. Ну уж хотя бы миллион долларов. Ой, что я говорю. Да никакие деньги мира не стоят твоей совести, свободы и жизни. Разве не так? Что все фигуранты этой истории получили в результате, «разбросав камни»? Аркадий, занявшись шантажом, потерял жизнь. Трусливый Кукушкин, убивший соперника Маркаряна, и его отец, решивший спасать сына, лишатся свободы. Осипенко, вместо того чтобы отдать долг, тоже сядет. Степаныч сойдет в могилу с жуткими муками совести, а не только физическими от рака. А Костромская? Если бы она познакомила Аркадия со своим другом, ничего бы этого не случилось. Мать оберегала сыночка от негатива, как ей казалось. Она взяла на себя кредит за лучшую подругу. И что? Вот я еще раз скажу: «Благими намерениями вымощена дорога в ад». Не надо быть чрезмерно добренькими в ущерб себе. Это никогда не приводит к хорошему. Так что теперь все будут собирать свои разбросанные камни. Согласитесь, жуткая история! И как мне теперь прикажете поступить? Рассказать Костромской, что ее сына убил ее же любовник? Да она, по-моему, сразу инфаркт получит. Да, у нее вообще в этой эпопее самое незавидное положение. Две лучшие подруги оказались сук… простите, гадинами. Любовник – убийца, а сын-шантажист лежит на кладбище. Нет, тут надо что-то думать, прежде чем раскрывать перед ней все карты. Я стою сейчас перед большой задачей «не убить» свою клиентку интересными новостями. А Александр Степанович все продолжал свою исповедь:

– Я пришел на похороны Аркадия, только чтобы поддержать Настю в тяжелый час. Мне, конечно, туда идти совсем не хотелось. Ну, взял с собой конверт с этими проклятыми долларами и, уже узнав номер ее квартиры, просто опустил в почтовый ящик. Она мне позже, когда его там обнаружила, рассказала об этом. Но я сделал вид, что никакого к тому отношения не имею. Теперь вы все знаете, Татьяна Алексеевна.

– Александровна, – поправила я.

– Да. Извините. И как, вы считаете, мне теперь надо поступить?

– Ну, это уж вам решать.

– А я вот думаю, пусть она все узнает от вас после моей смерти. И вы расскажите ей, что я очень сожалел по этому поводу. И прекрасно понимаю, что она после этого должна плюнуть на мою

могилу. Другого я от нее не заслуживаю.

– И тем не менее вы пока продолжаете пользоваться ее услугами, – безжалостно подчеркнула я.

– Да, вы правы. Я – малодушный человек. Но не дай бог вам когда-нибудь оказаться в таком положении, как я. Ни детей, ни любимого человека рядом. Это очень страшно. Особенно в последние часы.

И тут я не стерпела. Он еще и угрожает мне, желая перевалить все с больной головы на здоровую. Ну уж хватит. Я не буду такой добренькой, как Анастасия Валентиновна. И я выдала правду, которую минуту назад хотела скрыть:

– К вашему сведению, Александр Степанович, сын Анастасии Валентиновны не был никаким насильником. Это вам Осипенко наврал, чтобы пробудить в вас негодование и тем самым благословить на праведную месть. На самом деле Осипенко просто задолжал денег одному своему товарищу, но пожадничал. И решил отдать долг угодным ему делом. Этому товарищу Аркадий перешел дорогу и стал его шантажировать. Тот решил его убрать. Получилось, вашими руками.

– Как? Но Осипенко сказал… – тут он снова зашелся в удушающем кашле, не успев закончить фразу. Но теперь приступ длился совсем немного. Даже не пришлось подавать кислородную маску. Придя в себя, Александр Степанович вдруг осенил себя крестным знамением, хотя, как утверждал вначале, и не верил в бога.

– Господи! Что я натворил?! – почти крикнул он. Откуда только силы взялись. – Накажите его! Посадите его, Татьяна Алексеевна. Прошу вас. Он не должен оставаться на свободе!

– Хорошо. Тогда вам необходимо дать против Осипенко письменные показания, – с удовольствием согласилась я, не поправив его относительно своего отчества.

– Да. Спасибо. Дайте мне срочно бумагу и ручку. Я все напишу.

– Дело в том, Александр Степанович, что вы должны это сделать в присутствии следователя. Я всего лишь частный детектив. Я не имею права брать с вас какие-либо письменные показания. Давайте я вызову сейчас полицию, и вы все им изложите.

– А вдруг я не успею? – жалобно взглянул он на меня. – Да и Настя скоро придет. Я бы не хотел это делать при ней. Пусть она все узнает после… После моей смерти.

– Ладно, – сжалилась я. – Где у вас бумага?

Я рассудила, что могу пойти ему навстречу, сославшись перед компетентными органами на то, что дело тут и впрямь не терпело отлагательств. Больной мог умереть с минуты на минуту.

– Вон там, в письменном столе. В ящике, – слабо проговорил Александр Степанович. – Только бы Настя сейчас не пришла.

Я подошла к полированному письменному столу, что стоял возле второго окна, вынула из ящика письменные принадлежности и подала раскаявшемуся грешнику, подложив под листы подвернувшийся под руку толстый журнал. Но сначала мне пришлось усадить Александра Степановича повыше. Это было сделать очень легко, учитывая его вес, но довольно неприятно. Одна только мысль мелькнула в голове: а будут ли считаться его показания законными, если он их писал под действием наркотика?

Александр Степанович взял шариковую ручку в безжизненные пальцы и, собрав всю свою волю, приступил к написанию чистосердечного признания. Только бы у него хватило сил!

А я, выйдя в кухню, выключила диктофон и набрала номер Анастасии Валентиновны. Только бы она еще не вышла из дома!

– Слушаю вас, – к своей радости, услышала я ее голос.

– Анастасия Валентиновна, еще раз здравствуйте. Вы уже собираетесь ехать к Александру Степановичу?

– Здравствуйте, Танечка. Да, я как раз уже одетая стою.

– Анастасия Валентиновна, я вас попрошу пока немного притормозить. Дело в том, что я вот только добралась до него. Пробки ужасные. И мне пока надо немного времени, чтобы поговорить с ним наедине. Вы не возражаете, если вам подъехать через пару часиков? Не раньше.

– Ну-у… Ну ладно. Только ведь ему надо обезболивающее колоть. Он не выдержит столько терпеть, – засомневалась она.

– Вы не волнуйтесь. Я сама уколю, если понадобится.

– А вы умеете? Внутривенно?

– Да-да, не волнуйтесь, – соврала я, поскольку больному уже вполне помогло и мое внутримышечное вливание.