Забирая ее
Шрифт:
Глава 21
Алан стоит надо мной. Я должна подняться и пойти за ним. Но я не двигаюсь, потому что у меня нет сил. Впрочем, как и желания. У меня в груди огромная дыра. Зияющая насквозь, не дающая мне вздохнуть.
Она сковывает мое тело болевым спазмом. Хочется сжаться в комочек и лежать так, пока не пройдет. Пока не станет хоть чуть-чуть меньше. Но ведь не станет. Совсем не станет.
— Давай, Сами, идем, — он поднимает меня на руки и несет. Я прячу лицо у него на груди. Я благодарна ему, потому что он не смотрит, не спрашивает, не жалеет. Да мне и нахрен не сдалась их жалость. Не хочу ее, не приму.
Он усаживает меня на заднее. На улице холодно, пошел дождь. Думаю о том, что также промозгло и отвратительно серо сейчас у меня внутри.
— Поехали домой.
Он бросает на меня взгляд в зеркало заднего вида. Понимаю, что неприятно смотреть на меня, на такую, да и плевать. Запрокидываю голову и вижу в окне, как из здания выходит Заур в сопровождении какого-то мужика и Агаты. Они усаживаются в Майбах и уезжают.
Мне больно. И я знаю, что боль эта не уйдет никуда.
Ничего не изменится. Ничего не утихнет, не успокоиться. Он ненавидит меня, и любви то совсем не осталось — одно презрение. Алан трогается. Он включает радио. Я опускаю глаза на свои руки, и вдруг понимаю, что это все. Конец.
Мы выезжаем из города. В груди так сильно дерет, так распирает, мне нужно остаться одной. Срочно. Подальше от них, от него.
— Купишь воды? — касаюсь его плеча. Алан смотрит в боковое окно, кивает. Через минуту машина останавливается у магазина заправки.
— Что-то еще? — оборачивается, перед тем как выйти.
— Нет, воды достаточно, — улыбаюсь нервно и прячу взгляд. Также прячу, как и дрожащие ладони. Алан выходит и как только он скрывается в здании, я выпрыгиваю из машины и срываюсь на бег. Справа от заправки лесопосадка, и я несусь туда. Легкие горят, ледяные капли ветра бьют в лицо, по телу, но я не чувствую холода. Холод — это моя стихия, это то, что внутри меня. То, что поселил он.
Мои ноги поскальзываются на мокрой траве, я падаю, но снова поднимаюсь и бегу. Перед глазами его высокомерней взгляд, его насмешки и издевки. Так легко с его губ срываются слова «шлюха», «с*ка». Он растоптал все хорошее, что было. Он смешал это с грязью. И сейчас мое сердце растрепанными лоскутами пытается биться, но больно от каждого удара.
У меня нет сил. Нет чувств. Больше нет ничего, что могло бы мне подарить надежду.
Сама не понимаю, как снова оказываюсь на дороге. Справа от меня река и мост через нее. Глаза не видят, они залиты слезами. Ноги сами несут туда.
Промозглый ветер едва не сбивает с ног. Холодно настолько, что даже вздохнуть невозможно. В душе мертво все. Гробовая, могильная, устрашающая тишина в груди.
Я не чувствую ничего. Больше не чувствую. Ни то, как сильно стучат друг о друга мои зубы, ни то, как ручейками спускается дождевая вода по ледяной коже моих рук. Но самое важное — я больше не чувствую боли. Завернута в спасительный саван онемения. Выгорела. Моя душа выжжена до тла тоннами боли и унижений, полученных от того, в ком заключался смысл моей жизни. И теперь одно лишь желание бьется в моих венах: желание поскорее покончить со всем.
Поднявшись на парапет, наклоняюсь вперед. Подо мной темные воды и манящая глубина. Просто отпустить руки и упасть в бездну. Один полет, несколько секунд — и я свободна. И больше никто не сможет сделать нам больно. Он не сможет.
Страшно. Черт возьми. Я в шаге от вечности, от спокойствия. Но что-то держит, не дает разжать окоченелых рук.
— Трусиха, — горькая усмешка слетает с губ, а грудь сковывает в болевом спазме. Вместо крика вырываются нечеловеческие хрипы.
Впрочем, я всегда была трусихой. Никогда не могла постоять за себя. Не могла дать отпор. Любила без памяти. Отдала ему все.
Зажмурившись, пытаюсь отдышаться, а перед глазами его дикий, наполненный ненавистью и презрением взгляд и слова, словно пощечины. Словно удары. Точные, резкие, смертельные. И слова горькие, вспарывающие еще совсем свежие раны. Сказанные с безжалостно довольной улыбкой на губах.
Боль. Столько боли я испила за последние две недели. Просто купалась в ней, захлебывалась.
Распахнув глаза, словно из пучины водной выныриваю. Громкий, свистящий вдох наполняет израненную грудь кислородом. Не хочу. Больше не хочу ничего помнить.
Пытаюсь разжать пальцы, смотрю вниз, желая поскорее закончить со всем. Руки настолько закоченели, что приходится последние силы тратить на то, чтобы разжать их. С болью, будто с мясом отрывая кожу от ледяного железа, отпускаю одну руку. Вдох. Выдох
Вдруг крепкие мужские руки хватают меня, не давая сделать тот самый шаг в темноту.
— Куда собралась?! — этот голос. Он по нервам бьет молотком. Он будто ото сна меня пробуждает. С ужасом смотрю вниз, на ледяную темную пучину, и страх сковывает каждый миллиметр сознания.
Он поднимает меня, будто пушинку. Я в его руках. В горячих, в пахнущих им. Мой палач, тот, кто так тщательно выбивал из меня жизнь, только что спас ее. Но зачем?
Заур промокший насквозь. По его волосам, по лицу стекает вода. Он хватает меня за подбородок. В его глазах ярость жгучая.
— Куда собралась?!
Мое сердце так сильно бьется. Тело вновь оживает, по венам разносится злость. Я с ужасом понимаю, что именно только что хотела совершить. И все обиды, все унижения будто лавиной накрывают. Я смотрю на любимое, а теперь столь ненавистное лицо, и не могу сдержать это в себе.
— Подальше! От тебя подальше! Ненавижу тебя!
Толкаю его, поскальзываюсь. Он хватает меня, притягивает к себе. Лицо злое, в глаза мои всматривается.
— Чокнутая психичка!
По лицу слезы. Я пытаюсь вырваться из его рук. Молочу его по груди, а он мою шею в захват берет, едва ли не вбивает в парапет. Обнимает крепко, так что дышать не могу. И у самого уха его голос.
— Сбежать решила? — хрипло, яростно.
Поворачивает меня лицом к себе. Рукой волосы мои назад убирает. Огонь. Полыхающий, яростный. В нем столько разрушительного, столько деструктивного, мне вдруг становится за него больно.