Заблудившаяся половинка, или Танцующая в одиночестве
Шрифт:
– Нет, – покачала я головой. – Сегодня я увидела его в первый раз.
– В первый раз?
– В первый.
– Вы видели человека в первый раз в жизни и пошли с ним в постель?
Оперативник неприятно усмехнулся и посмотрел на меня все тем же подозрительным взглядом. Видимо, в наших «органах» так всегда. Независимо от того, кто ты – потерпевший или преступник, – ты заслуживаешь только подозрительного взгляда, напрочь лишенного хоть какого-нибудь сострадания.
– Да, пошла. А что, в постель нужно идти со второго раза?
– Мне кажется, что в постель люди должны идти только тогда, когда они достаточно
– Вы рассуждаете по старинке. Сейчас на подобные вещи смотрят иначе.
– Возможно. Наверное, именно то, что вы смотрите на подобные вещи иначе, чем я, вас и спасло. – Оперативник по-прежнему не сводил с меня своих недружелюбных глаз. – Скажите, а вы не знали, чем занимался ваш одноклассник?
– В смысле?
– В смысле того, где он работает и какими делами крутит?
– Нет. Мы про это не говорили. Я же вам объясняю, мы очень давно не виделись.
– Слишком давно не виделись, а когда встретились, вам было совсем неинтересно узнать, чем занимается ваш старый друг?
– Я об этом как-то не подумала… А что, он занимается, вернее, нет… – Я замолчала, а затем продолжила: – Он занимался чем-то противозаконным? – Мне было тяжело привыкать к тому, что теперь я должна говорить о своем однокласснике в прошедшем времени.
– Это мы хотели бы уточнить у вас.
– Но я не располагаю такой информацией… Простите, но мне кажется, я ничем не могу вам помочь.
Когда так называемая беседа наконец-то закончилась – оперативник понял, что я не могу внести хоть какую-нибудь ясность в это дело, – я оперлась о стенку и закрыла глаза. В висках пульсировала кровь, перед глазами один за другим возникали люди, насквозь пробитые автоматной очередью. Мне даже стало казаться, что я вижу, как их расстреливают… Вижу эти пули, похожие на черные молнии. Я все это вижу, все это чувствую и принимаю чужую боль…
– Нина, ты в порядке?
Я открыла глаза и увидела стоящего рядом с собой Сергея.
– Разве я могу быть в порядке после того, что произошло?
– Ты держишься молодцом. Народ потихоньку вывозят.
– Леньку уже увезли?
– Леньку увезли.
– Жалко, я ведь с ним даже попрощаться не успела.
Когда мы остались с Сергеем вдвоем, он подошел к столу, который просто ломился от давно уже остывших блюд, налил себе полный стакан водки и выпил его одним махом. Засунув в рот соленый огурец, он посмотрел на меня заметно покрасневшими глазами и произнес:
– Ты не смотри, что я водки выпил. Я обещал тебя домой отвезти, значит, отвезу. Можно ехать. Начало светать.
– Но ведь ты же выпил водки?! Целый стакан!
– Я могу выпить бутылку…
– Это много.
– Ничего страшного. Я могу вести машину в любом состоянии.
Я вновь посмотрела на столы и неуверенно спросила:
– А со всем этим что делать?
– Оставить все как есть.
– Ты сюда скоро вернешься?
– Не знаю, смогу ли я вообще сюда вернуться… Пока я к этому не готов.
– Ты предлагаешь оставить все как есть?
– Вот именно.
– Но ведь все протухнет… Представляешь, что будет в этой комнате, когда ты решишь сюда вернуться?
– Ты хочешь убрать? У тебя есть силы, чтобы все убрать и перемыть посуду?
– У меня нет таких сил, – честно призналась я и опустила глаза.
– Даже если бы они у тебя были, я бы тебе никогда не позволил. Я оставлю ключи соседке. Она постарается сделать все возможное, чтобы этот дом как можно меньше напоминал о той страшной трагедии, которая в нем произошла…
– Что ты будешь делать с домом в дальнейшем?
– Не знаю. Я об этом еще не думал.
– Даже если ты и захочешь его продать, его вряд ли кто купит. После такой трагедии его не продашь даже за гроши.
– Я не могу его продать. Здесь прошло мое детство.
Окинув прощальным взглядом некогда гостепри-имный дом, мы вышли на улицу. Пока Сергей отдавал ключ соседке, я не без боли в сердце смотрела на припаркованные к дому машины и с ужасом понимала, что они уже никогда не дождутся своих хозяев. Остановив свой взгляд на машине Леонида, я тяжело вздохнула и почувствовала, как на глаза навернулись слезы…
– Нин, ну что, поехали?
– Что будет с этими машинами?
– Родственники приедут и заберут.
– А с Ленькиной?
– У Леньки тоже есть родственники.
Уткнувшись головой в мощную грудь Сергея, я застонала и еле слышно произнесла:
– Мне страшно.
– Уже нечего бояться. Самое страшное позади. Все обошлось.
– Мне страшно оттого, что к тебе я ехала с Ленькой, а уезжаю одна. Мне страшно, потому что его больше нет.
Мы сели в Сережкин джип, я почувствовала себя значительно лучше и немного расслабилась. Я и сама не знаю, почему его мощная красивая машина подействовала на меня подобным образом. Возможно, потому что я почувствовала себя в безопасности и поняла – мне больше ничто не угрожает. Джип вызывал на дороге двоякое чувство – как уважение, так и опасение. Его боялись. Ему уступали дорогу… А его хозяин не обращал внимания ни на дорожные знаки, ни на правила дорожного этикета. Он громко сигналил, гнал машины в другой ряд, несся с бешеной скоростью, перестраивался тогда, когда считал нужным, и откровенно кого-нибудь подрезал.
Мы ехали молча, не проронили ни единого слова. Наверное, каждый из нас думал о чем-то своем. Каждому хотелось разобраться со своими чувствами наедине с самим собой. Не знаю, о чем думал Сергей, но я думала о Леньке, о том, что в школьные годы мы были по-настоящему дружны. Между нами не было никаких «личных» чувств. Ни детских, ни юношеских и уж тем более повзрослевших. Мы просто дружили и испытывали друг к другу братские чувства. У нас были, если так можно сказать, товарищеские отношения. Хотя… В эту встречу мне показалось, что Ленька испытывает ко мне нечто большее, чем просто дружеские чувства… Я уже давно стала женщиной, а женщина всегда чувствует душу мужчины. Он смотрел на меня глазами, в которых была грусть, тоска по чему-то давно ушедшему, которое уже никогда не вернется… Может быть, у него это со школьной скамьи? Может быть, он это просто умело маскировал? Может быть, я значила для него больше, чем просто одноклассница? От этих мыслей у меня стала разламываться голова, и я почему-то вспомнила тот давний случай, когда Ленька набрал мой номер телефона и сказал, что он женится. Он не приглашал меня на свадьбу, не говорил о том, что счастлив и как ему повезло… Он просто сказал одну-единственную фразу: «Нина, я женюсь», и ничего более. Я пожелала ему счастья, сказала, что очень за него рада, и положила трубку. А ведь этот звонок что-то значил. Я просто не поняла тогда.