Заблудшие
Шрифт:
Подобные стычки происходили довольно часто. Но за пределы действующих лиц эти конфликты не вытекали. О таком – либо не распространялись, либо человек попросту пропадал. При всём этом «Таёжный искрень», местная и единственная городская газета, предпочитала игнорировать в своих новостных сводках коллизии данного рода. В Североуральске-19 не было места преступности, не было шанса на расшатывание стабильности и сплочённости горожан. В этом городе все были счастливы.
За чередой размышлений и воспоминаний Никита не заметил, как подошёл к своему дому. Старая деревянная четырёхэтажка, родом из несуществующей нынче
– Эм… Привет, – отец учил Никиту быть вежливым по отношению ко всем слоям общества, но тут что-то пошло не так и «слой» общества вежливость не оценил.
– Моё! Не дам! Моё! Я нашёл… Коля нашёл. Моё! – в руках старика Никита заметил хорошо знакомый ему предмет, небольшую коробочку. Отцовская. Парень с озлобленностью подлетел к урне и вырвал из цепких лап ценную памяти вещь.
– Ишь, мелкий ублюдок! Справился со стариком, да? Мало тебя пороли в детстве, засранец… – канонада проклятий и ругательств полетела в сторону Никиты, но ему было плевать. Сжав в руках отцовские воспоминания, парень поднимался домой.
III
Шлейф алкогольных паров встретил Никиту на пороге квартиры. Из дальней комнаты раздался звук битого стекла, сменяемый криками матери.
– Мам? Всё в порядке? Я дома, – ответа не последовало. Лишь тихий плач и дребезг посуды.
Пройдя вглубь квартиры, Никита увидел картину уже знакомую ему, но от этого не ставшую приятной. Мать стояла на кухне, шатаясь, словно пшеничный колос на ветру. В одной руке у неё была бутылка дешёвого вина, в другой – тарелка, взорвавшаяся, спустя мгновение, десятком мелких осколков от удара о стену.
– Ненавижу! Ненавижу! Этот город… И его! Ненавижу их всех!
– Зачем выбросила коробку? – Никита спокойно подошёл ближе.
– Лучше бы я его не встречала. Лучше бы мы никогда сюда не приезжали, – освободившаяся от тарелки рука матери схватила стоящую рядом вазу и занесла её над головой, готовясь отправить вслед за своими хрупкими собратьями.
– Стой! – Никита сделал несколько быстрых шагов и перехватил «снаряд» до запуска, удержав руку. Мать заплакала ещё сильнее, выронила бутылку вина на пол и медленно стекла по стене вслед за ней, разместившись посреди разбросанных по комнате вещей и черепков разбитой посуды.
Обессиленные ладони нежно обхватили лицо сына, после чего мать тихо произнесла:
– Ты так сильно на него похож. И это меня пугает… Наступит час, и ты тоже уйдёшь. Бросишь… Я знаю.
– Нет, мам. Я не оставлю тебя. Клянусь. Не волнуйся, пожалуйста, – Никита обнял рыдающую женщину, от которой дико разило перегаром. Но винить её за это он не мог. Пить мать начала три года назад, как отец ушёл. Зависимость эта была периодической, но периодичность, к сожалению, становилась регулярной.
День, когда их оставил отец, Никита помнил смутно, обрывками. Он был взволнован и неспокоен. Вернулся домой. О чём-то говорили с матерью. Говорили громко и эмоционально. Обнял её. На утро его уже не было.
Уложив мать спать и поцеловав её, Никита взял отвоёванную у бродяги отцовскую коробку и принялся рассматривать её содержимое за столом в своей комнате.
«Куда же ты ушёл, пап?» – в бездонной сокровищнице находились всевозможные старые значки, монеты, партийный билет, целый ворох советских марок и куча прочего винтажного хлама. Среди всего этого богатства пальцы выхватили фотографию, часть которой была «ампутирована». На ней располагались счастливые лица матери, Никиты и отца, которому не нашлось больше места на этом отпечатке прежних воспоминаний – заслуга матери во время очередного приступа.
Никита крутил фото в руке. «Хм… А это что?» – перевернув снимок, взгляд парня упал на символы, отмеченные на обороте карандашом. Ему, как работнику библиотеки, этот код был знаком и за ним, как правило, скрывалась книга. Но что отец хотел сказать этим? Никита намеревался узнать это завтра. А пока, отложив фото в сторону, парень откинулся на спинку стула и так же сидя и уснул, сковываемый усталостью и мыслями о причинах, по которым отец покинул город.
IV
– Никит? Всё в порядке? Снова не спалось ночью? – приветливый нежный голос разбудил Никиту.
– Блин, Лен, прости. Не знаю, что со мной в последнее время.
– Ладно, если выспался, то давай и поработаем немного, – Лена засмеялась и вернулась к своему столу. В отличии от вчерашней мимолётной встречи, сегодня девушка казалась совершенно спокойной, радостной и весёлой.
Посетителей в библиотеке было немного. Помощь Лене в данный момент абсолютно не требовалась. Поднявшись на ноги, Никита достал из кармана найденную вчера фотографию и направился к книжным стеллажам, пытаясь отыскать позицию, на которую указывал отмеченный на обороте снимка код.
– Пойду пока проведу сверку.
– Ага, – Лена, кивнула, не оборачиваясь, продолжая заниматься своими делами.
Стройные ряды, наполненные бесценными научными трудами, художественными историями, произведениями на любой вкус. А вкус этот был во многом сильно ограничен романами советских классиков. Изредка заявлялись любители представителей иностранной прозы, но таковых было меньшинство. В основном – молодёжь. В условиях отсутствия обилия альтернатив, книги пользовались популярностью. Во всяком случае – до того, как львиная доля читающих примкнули к стану выпивающих. Сейчас же несколько посетителей в день – вот и вся аудитория местной библиотеки. Для Лены с Никитой же это оборачивалось просиживанием штанов за мизерную зарплату, но им было грех жаловаться. Некоторые и вовсе сидели без работы.
Ведомый по книжным корешкам палец остановился. Никита вытащил из ряда ровно стоящих «сундуков» с историями одну, на переплёте которой красовались выведенные заковыристыми буквами «Тайны и мифы закрытых городов». Сборная солянка из разного рода сказок, которые отец часто читал Никите в раннем детстве перед сном. Во многом благодаря этим историям в мальчишеском мозгу остался увековечен страх перед городскими окраинами, в особенности – перед расположенной неподалёку лесной чащей.
«Что здесь…» – большим пальцем Никита быстро перебрал страницы, из которых вывалился листок бумаги. Подняв его, парень ощутил, как сердце застучало. Это была записка, написанная рукой отца. Его почерк.