Шрифт:
Annotation
Чудные бывают люди! Вот зачем, скажи на милость, забор свой в разные цвета малевать? Была ограда как ограда, от других деревенских не отличить. А тут на тебе! Что-то не так с Петровичем, ох, не так, раз взялся такую живопись разводить… Что не так, про то вокруге никто не знает, молчит Петрович. Но интересно!..
Ольга Пойманова
Ольга Пойманова
Забор Петровича
Его
А тут забор. В полосочку.
— Слышь, Егор Петрович, — может, тебе краски какой в городе купить? — спрашивал бывало, деревенский глава. — Я вон как раз по делам еду, хошь, в магазин зайду.
— Да не надо, Саныч, я уж сам как-нибудь! — ворчал Петрович. Добродушно ворчал, без обиды и злого умысла. Просто манера у него была такая: голову вниз, брови вместе свести и бухтеть. С непривычки люди пугались. Егорка и мальчиком-то был немаленьким, а как стал Егор Петрович, так в здоровенного мужика превратился, косая сажень в плечах, не ладонь — лопата. И к старости мощи не растерял. Нависнет над тобой как грозовая туча и ворчит, ворчит… Страшно. Но только по первости. А притрешься, так вся душа-то Петровичева видна становится. Добрая душа, светлая.
Он людей любил, и люди его любили.
Потому и забор его чудной вызывал в деревенских самое живое участие.
— Егор Петрович, может, Вам помочь, — местные мальчишки стайкой вились вокруг него, брали было кисточку, банку с краской. Но он не давал, всё сам, сам…
Была в том заборе ещё одна странность. Каждый день Егор Петрович красил только одну штакетину. Медленно, аккуратно, ровно, аж шелково. Любому маляру на зависть.
Банок с краской у него было много. Штук десять, не меньше. Все разные. Какая утром под руку подвернётся, ту и брал.
— Засохнет богатство-то твоё, Петров сын! — соседка, Нина Потаповна, уж давно пыталась понять, что за странность такая творится. А потому кружила вокруг него как ворон над полем брани. Всё вопросы наводящие задавала.
— Засохнет, новой раздобуду! — говорил Петрович.
— Ты что ж в дождь-то кисточкой машешь, окаянный! — ругалась она.
— А чтоб веселей было, да ты мне вместо радио потрындела! — бубнил Петрович.
— Тьфу, — надувалась Потаповна и уходила к себе в огород.
Егор и правда каждый день к забору своему выходил. Только один раз пропустил, заболел сильно. Пролежал три дня. А как отпустило маленько, наверстал. Идут люди мимо, глядь — четыре штакетины свежей краской блестят, за сегодня и за всё предыдущее.
Как-то вышел Петрович на улицу с кисточкой, а к нему гость с подарочком неожиданным.
— Слышь, Егор, а давай я тебе краску дам, — говорит ему Саныч. — Мы с мужиками вчера на базе сараи красили, так у маня пара банок осталась. У тебя вроде нет такой. Возьмёшь?
— Возьму, коль не жалко!
Стал забор Петровича ещё пестрей.
А там ему и другие деревенские принесли, новых оттенков добавили.
Как-то раз даже подарили фиолетовую да голубую. Соседи специально купили порадовать. В деревне такой никто ничего не красил, так пусть у него только будет!
Долго Петрович над забором своим трудился.
— А что ж ты делать-то будешь, когда он закончится? — спрашивали соседи.
— Мне хватит! — отвечал Егор.
Как-то раз проснулся он утром, налил себе чаю, сушек полный карман насыпал. Вышел на крыльцо — глядь, а забор-то поломан! Словно кто ногой саданул! И не один ведь раз, паразит, саданул, а много! Не случайно, явно из баловства. Это ж надо! Свои б не тронули, кто-то чужой по деревне шастал!
А он-то, Петрович, всё проспал! Не услышал… Ну что ж поделать раз сон такой крепкий у него, ори-толкай, не добудишься!
Посерел Петрович как небо перед дождем. Поломанные штакетины оторвал. Сходил к председателю. Тот тоже злой сидел как черт. В двух домах той же ночью окна побили, да в магазине их дверь покорежили, взломать пытались.
Шум? Да был, конечно, выскочили мужики, только тени в ночи увидали. И не догнали.
Взял Петрович досок взаймы, забор свой починил. Весь день к нему подходить люди боялись, такой злой был. А как стал красить, так голосок за спиной услыхал:
— Дядя Егор, жалко ваш забор! Красивый!
Полинка, внучка Потаповны, как бабочка неслышно подлетела. Косички с бантиками, платьице в горошек… Мотылёк и есть.
— Красивый, говоришь?
— Очень!
Улыбнулся Петрович, да как-то по-особому. Словно и ей, и не ей, а мысли своей какой-то улыбнулся.
— А можно я Вам покрасить его помогу?
— Платье измажется, Полиш.
— Я осторожненько!
— Да и пахнет она…
— Ну чуть-чуть!
Вышла Потаповна девчонку поглядеть, так чуть со ступенек не рухнула от удивления. От Петровича забора хохот слышен, да заливистый какой. Подошла — Полишка с Егором кисточками машут да байки друг другу травят. Она ему про школу рассказывает, а он ей про детство свое деревенское.
Хотела было заругаться, зачем, мол, ребенку краской-то дышать… Да не стала. Совсем-то не надышится, а Егора отпустило, посветлел лицом, повеселел.
Вскоре народ к Егорову забору попривык. Людская натура такая: сперва всё в штыки, а потом как родное принимает. Любоваться на него стали.
— Дядя Егор, а можно мы вам тут цветов посадим? — вот уж чего Петрович не ждал, так это по утру найти у себя под окнами тазы с рассадой. И местных ребятишек целую ватагу. — А то забор такой красивый, а цветов нет! Бабушка моя на участке у себя накопала!