Забрать любовь
Шрифт:
— Пейдж! — завопил Джош. — Скорее сюда! И недоуздок прихвати!
Я отшвырнула тачку и ринулась обратно в конюшню, на бегу схватив недоуздок с гвоздя у стойла Энди. Из дальнего конца конюшни доносился мягкий голос Джоша.
— Иди сюда, — шептал он, — только осторожно.
Я выглянула наружу из дальней двери и увидела, что он стоит рядом с Авророй и держит ее за гриву.
— Видишь ли, у нас принято запирать стойла, — улыбаясь, сообщил мне он.
— Я его заперла! — возмутилась я.
Я решила доказать ему свою правоту и подошла к стойлу. И только сейчас увидела, что одно из звеньев металлической сетки на двери
— Прости, — сказала я Джошу и завела Аврору обратно в стойло. — Может, стоило ее просто отпустить? — предположила я.
— Я в этом не уверен, — отозвался Джош. — В этом месяце Лили еще не сделала для меня ничего хорошего.
Мы решили немного отдохнуть и отправились смотреть, как мама тренирует Жан-Клода. Она стояла в центре манежа, держа в руках корду, а конь гарцевал и скакал по манежу, описывая круги. На этот раз у него на спине было седло. Ему пора было привыкать к этому ощущению.
— Взгляни на его экстерьер, — кивнула мне мама. — Он прирожденный прыгун — покатые плечи, короткая спина…
— И задница, как у грузовика, — закончил за нее Джош.
— Лишь бы ты обо мне такого не говорил, — улыбнулась она.
Мышцы на маминых руках вздувались буграми, но она крепко держала шнур, с которым доблестно сражался Жан-Клод, пытаясь освободиться.
— Давно она с ним работает? — спросила я.
— С Жан-Клодом? — уточнил Джош. — Он прибыл месяц назад. Но, господи ты боже мой, Донегол — ее первая лошадь, и он чемпион, хотя ему всего семь лет.
Джош наклонился, сорвал травинку, прикусил ее зубами и начал рассказывать мне историю моей собственной матери и фермы «Перекати-поле».
Она была личным секретарем Гарлана Козакиса, миллионера из Кентукки, сколотившего состояние на гофрокартоне. Он увлекался скачками и даже купил двух лошадей, неплохо показавших себя в Дерби и Прикнессе. Когда он заболел раком поджелудочной железы, жена ушла от него к его партнеру по бизнесу. Он сказал Лили, что ей тоже лучше уйти, потому что ему больше нет дела до благосостояния компании, совладелец которой трахает его жену. Но Лили не ушла. Она перестала вести бухгалтерские книги и начала кормить Гарлана ячменным супом с ложечки и следить за тем, чтобы он вовремя принимал обезболивающие препараты. Его пробовали лечить химиотерапией, и Лили сидела возле его постели, вытирая рвоту и промокая влажными салфетками его сморщенную грудь.
Когда он начал умирать, Лили часами не отходила от его кровати. Она читала ему статьи из местных газет о шансах на выигрыш тех или иных лошадей и по телефону делала ставки. Она рассказывала ему о времени, проведенном ею в родео. Возможно, это и навело его на мысль оставить ей в наследство лошадь. Когда он умер, Лили обнаружила, что является владелицей месячного жеребенка с родословной, восходившей к Сиэтлу Слу.
Джош сказал мне, что комизм ситуации довел маму до слез. Ей принадлежала почти бесценная лошадь, но в кармане у нее не было ни цента. Она отправилась в Каролину и остановилась в Фарливиле, потому что здесь находились понравившиеся ей конюшни. Потом она перевезла сюда Донегола, и очень долго он был единственной лошадью в конюшне. Но она продолжала исправно платить арендную плату. Она жила тем, что давала уроки верховой езды людям, имеющим собственных лошадей. Постепенно она накопила достаточно денег, чтобы приобрести Эдди и Тони, а затем Аврору и Энди. Она купила молодого жеребца по кличке Джозеф, целый год с ним занималась, после чего продала его за сорок пять тысяч долларов, втрое дороже изначальной цены. Тогда же она стала выставлять на соревнования Донегола, и он наконец-то начал окупать свое аристократическое содержание: пластиковые подковы по сто пятьдесят долларов за штуку, каждые три месяца уколы, дорогое сено с высоким содержанием клевера.
— И тем не менее в прошлом году мы потеряли десять тысяч долларов, — глубоко вздохнув, закончил Джош.
— Вы потеряли десять тысяч долларов! — прошептала я. — Но если ферма не приносит прибыли, почему она продолжает это делать?
Джош улыбнулся. Вдалеке мама что-то прошептала на ухо Жан-Клоду и вдруг взлетела в седло. Она крепко держала поводья, пока лошадь не перестала брыкаться и трясти головой. Мама подняла лицо к небу и рассмеялась.
— Это ее карма, — пожал плечами Джош. — Почему же еще?
С каждым днем мне становилось все легче. По утрам, после того как мы заканчивали чистить стойла и выводили лошадей на пастбище, я целый час ездила верхом на Тони, самой спокойной из принадлежащих маме лошадей. Ноги перестали казаться мне туго натянутыми ремнями, и я начала предугадывать маневры лошадки, имевшей дурную привычку перед препятствием шарахаться вправо. Мне покорился даже легкий галоп, поначалу казавшийся слишком быстрым и не поддающимся контролю. Теперь Тони трогался с места так мягко, что я могла закрыть глаза и представить себе, что лечу на крыльях ветра.
— Что еще ты хотела бы попробовать? — донесся из центра манежа мамин голос.
Я перевела Тони на шаг.
— Давай прыгать, — предложила я. — Я хочу попробовать высотное препятствие.
Я уже знала, что все эти заборы называются барьерами, что прямая поперечная перекладина называется вертикалью, а перекладины, расположенные в форме буквы «Х», — это крестовина. Поскольку рост Тони составлял лишь четырнадцать ладоней, он не мог брать высокие препятствия, но, будучи в хорошем настроении, легко преодолевал двухфутовую вертикаль.
Я обожала прыжки. Мне нравилось подводить лошадь к препятствию, слегка сжимать бедрами и икрами ее бока и ощущать поразительную мощь, отрывающую ее от земли. Как только Тони отталкивался, я приподнималась с седла и зависала в таком положении, пока меня не догоняла спина лошади.
— Не смотри вниз, смотри вперед, через препятствие, — не уставала повторять мама.
Я смотрела и видела поросший густым кустарником берег ручья. Я не переставала удивляться, что буквально считаные секунды спустя мы с Тони возвращались на грешную землю.
Мама установила для меня полосу из шести препятствий. Я похлопала Тони по шее и собрала поводья, чтобы пустить конька в галоп. Мама что-то мне прокричала, но я ее уже не слышала. Мы летели по манежу так легко, что мне казалось, будто копыта Тони не касаются земли. Первый прыжок получился очень затяжным, и я невольно откинулась назад. Тони уже снова набирал скорость, и я знала, что должна заставить его замедлить ход, но тело мне почему-то не подчинялось. После следующего прыжка Тони помчался вокруг манежа. Он как-то странно наклонился в одну сторону, и я упала.